Легонько стукнув в дверь, Китайгородцев позвал:
– Ильич!
Дверь тотчас же распахнулась. Богданов, который совсем извелся от одиночества и неизвестности, спросил с надеждой в голосе:
– Ну, что там?
– Все хорошо, – обнадежил его телохранитель. – Ты запрись изнутри, Ильич. И никому не открывай! Пусть даже это будет сам Тапаев. Или его дочь. Только мне, Ильич. Договорились?
Втолкнул обескураженного Богданова обратно в гараж, прикрыл за ним дверь. На стене висел светильник. Китайгородцев выключил его, а сам встал в дверную нишу – так, чтобы его нельзя было увидеть из коридора.
Поначалу было тихо. Анатолий даже подумал, не упустил ли он чего-то, что позволило Рите покинуть дом незаметно? Но нет – она появилась. Сначала Китайгородцев услышал, как раздались шаги на лестнице. Они спускались ниже и ниже. Пауза. Никаких звуков. Потом – снова шаги. И он понял – идут сюда! Вот пересекли гостиную. Теперь – в коридоре. Значит, он не ошибся с этой Ритой… Аню она не отдаст… Шаги – все ближе. Анатолий вжался в дверь. Сейчас Рита попробует зайти в гараж. Она не дошла нескольких метров до Китайгородцева. Он слышал, как Рита повернула ручку двери, ведущей в гараж. Безрезультатно. Теперь ей ничего не остается, кроме как вернуться в гостиную и выходить к машине! Но она не пошла. Подтолкнула Аню вперед:
– Иди!
Наверное, чутье подсказывало ей, что к машине выходить нельзя. Хотела зайти в ближайшую комнату и попробовать выбраться из дома? Ведь и отсюда близко до забора, до лаза и до спасительного снегохода… Вот только на первом этаже нет окон без решеток. А ближайшей комнатой была та, возле которой стоял Анатолий.
…Первой он увидел тапаевскую дочь. Она шла впереди. Рита не ожидала увидеть здесь засаду. Просто не предполагала. Потому и отпустила Аню. И между ними был целый метр расстояния! Она оказалась без прикрытия. Китайгородцев сделал шаг из своего укрытия. Все его преимущество перед Ритой заключалось в том, что он был к этой встрече готов, а она – нет. Та доля секунды, которая все и решает. Рита его еще только увидела, а он уже готов был к тому, что она его убьет. Она поднимала руку с пистолетом, а он уже целился. Хотя целился – это неправильно. Не целился, а стрелял. За мгновение до ее выстрела. Его пуля свалила Риту – и второго выстрела уже не требовалось. Что Анатолий умел делать хорошо, так это стрелять…
И Аня упала бы. Но Китайгородцев успел ее поймать. Уже на лету. Она рыдала и билась в истерике. И вот тут он ничем не мог ей помочь. Был просто бессилен что-либо сделать.
* * *
Во дворе тапаевского особняка выгружался из автобуса милицейский спецназ. Двухметровые ребята шкафоподобного вида. Сибирское здоровье – не чья-то придумка. Кто сомневается, может взглянуть на этих вот ребят…
– Они здесь не нужны, – вздохнул Анатолий. – Они нужны там, на трассе. Там есть такое место… Километрах в двух за тем шлагбаумом, который перекрывает въезд в город. Там влево от трассы уходит проселок. Возле проселка будет стоять машина. Она обязательно будет там стоять! И в ней будут люди… Вооруженные люди! Я не знаю, сколько их. Но они есть там обязательно. А вот здесь, – махнул рукой куда-то за дом, – в лесу на снегоходе дежурит еще кто-то. И он тоже наверняка вооружен. Я не знаю, сможете ли вы его взять…
– Откуда ты все это знаешь? – удивился майор.
– Знаю.
– Может, покажешь место?
– Я могу только показать. Но я не буду в этом участвовать. Уж вы сами как-нибудь.
– Почему?
– Не моя работа, майор. Не имею права.
– Ну, это если по закону…
– Напишите другие законы. Я не против.
Телохранитель Китайгородцев:
«Меня затаскают по милицейским кабинетам. Потому что я убил человека. Я застрелил женщину, а свидетелей практически не было, если не считать Ани, которая в тот момент пребывала в таком состоянии, что свидетелем ее можно считать только с очень большой натяжкой. В конце концов, применение мною оружия признают правомерным. Все-таки на совести застреленной мною Риты – три жизни. И она могла бы убить еще кого-то, если бы я ее не остановил. Мы были с нею в равных условиях. Либо она меня убьет, либо я – ее. Она пыталась убить тех, кого я защищал. Я специально был приставлен к тем людям, чтобы их защищать. А она пришла, чтобы их убить. Кто-то из нас двоих должен был лучше выполнить свою работу. Или я, или она. У меня получилось лучше. Я просто выполнил свой долг. Я обязан был это сделать. Это – моя работа. Именно для этого меня нанимают… Не верьте тому, что я только что сказал. Это я самого себя пытаюсь уговорить. Потому что я убил человека, за которого незадолго перед тем едва не отдал свою жизнь. Меня спасла случайность. Просто граната оказалась учебной. Сначала я защищал ее, а потом убил. И это не укладывается в голове. Но мне придется примириться с этой мыслью. И я, в конце концов, примирюсь. У меня просто нет выбора! Или принять все как есть – или поменять профессию. Потомучто в следующий раз, если подобное вдруг снова случится, я должен выстрелить не раздумывая. Человек, который ищет моей защиты, рассчитывает, что я в нужный момент сделаю все как надо. Или прикрою его собой, или выстрелю. Если я имею право за него умереть, значит, я имею право за него и убить… Я опять сам себя уговариваю. Просто к этому невозможно привыкнуть. У меня, по крайней мере, пока не очень-то получается…»
* * *
Местная милиция не позволила Анатолию покинуть территорию тапаевского поместья до окончания расследования случившегося там происшествия, закончившегося стрельбой и гибелью людей. Поэтому эвакуацию Тапаева и двух его детей, Анны и Романа, осуществляли товарищи Китайгородцева. Олигарха поначалу тоже не хотели выпускать, и он даже звонил в Москву, чтобы снять возникшую вдруг проблему. Несколько часов ситуация оставалась крайне неопределенной. За это время в окрестностях поместья отловили еще двоих человек с оружием. Это были те, кому предстояло либо вывезти Риту с места предполагаемого покушения, либо ее уничтожить. Сейчас не важны были эти подробности. Главным было то, что подтвердилась информация Анатолия о хорошо продуманной и столь же хорошо подготовленной операции по устранению Тапаева – и когда тех двоих отловили, олигарху разрешили все-таки выехать. Вывозили его вертолетом, специально нанятым агентством «Барбакан». В сопровождении телохранителей Тапаев и его дети вылетели в Красноярск, а оттуда – самолетом до Алма-Аты, но самолет был не рейсовый, а специально зафрахтованный, и до Алма-Аты он не долетел, а приземлился на военном аэродроме близ небольшого, занесенного снегом поселка Сары-Шаган в районе казахского озера Балхаш. Опекавшие олигарха люди все предусмотрели, и здесь, на аэродроме, их уже поджидал военно-транспортный самолет российских ВВС. Если враги Тапаева отслеживали в это время его перемещения, то они уже должны были бы запаниковать, поскольку олигарх ожидался где-то на маршруте Алма-Ата – Стамбул – Цюрих, но ни в одном из этих трех пунктов его пребывание сейчас даже не планировалось… А смена маршрута почти всегда означает срыв покушения! Тому, кто покушается, конечно, очень важно оказаться в нужное время в нужном месте, но это – лишь половина от требуемого, потому что там же и тогда же должен оказаться и объект покушения. Нет объекта – нет покушения. Аксиома, известная каждому телохранителю. Военно-транспортный самолет должен был доставить Тапаева на подмосковный военный аэродром Чкаловский, но за тридцать минут до посадки диспетчерская служба переадресовала борт в Домодедово. Это создавало дополнительные проблемы, поскольку команда из «Барбакана» готовилась к встрече олигарха именно на Чкаловском. После приземления самолета в Домодедове никто не покидал салон, пока на летное поле не прибыл кортеж встречающих. Один из лимузинов подогнали прямо к трапу самолета. Именно в этой машине должен был ехать Тапаев с детьми. Охранники из «Барбакана» оцепили место событий. Пассажиры самолета торопливо расселись по машинам. Кортеж помчался в направлении Москвы.