Спустившись на первый этаж барака, Клава постучала в дверь, за которой жил один из самых зажиточных обитателей поселка. Старик Бадаев гнал самогон, поэтому ему отдавали последнее.
Когда дверь распахнулась, Клава изобразила самую доброжелательную улыбку, на которую только была способна.
– Юрий Александрович! – пропела Клава. – Вечер добрый!
Бадаев сверлил ее изумленным взглядом. Смогла она поразить старика. С Бадаевым у них никогда никаких других отношений не было, кроме недоброжелательных. Корнышев уважал водку, а самогон не употреблял, и поэтому для старика Бадаева он был не просто чужеродным элементом, а почти врагом.
– Я за самогоночкой! – пела Клава. – Выручите?
И еще сильнее изумился Бадаев. Тогда Клава достала деньги. Только теперь старик поверил в то, что никто не собирается посмеяться над его доверчивостью. Он протянул руку куда-то за косяк двери и сразу же словно из ниоткуда материализовалась бутылка с мутноватой жидкостью.
– Мне пять бутылок! – сказала Клава.
Столько самогона за один раз у старика никто не брал – денег лишних не было. Обрадованный Бадаев выдохнул: «Щас!», мелкой трусцой убежал в дальний угол захламленной комнаты и вернулся с самогоном. В качестве бесплатного бонуса оптовому покупателю он еще выдал Клаве пару огурцов.
– Мы сегодня отмечаем возвращение, – сказала Клава. – В гости всех зовем. Пойдемте к нам! У нас тушенка есть. Стол будет праздничный.
– Спасибочки за приглашение! – ответил Бадаев. – Приду, коли смогу.
После этого Клава, обнимая бутылки, как малюток, обошла все комнаты в бараке, и всех, кто выходил к ней из дверей, приглашала в гости. На нее смотрели недоверчиво. Никто и никогда здесь не устраивал общих праздников, а уж от Клавы с ее сожителем и вовсе было трудно ожидать подобной благости. У этой пары была репутация людей высокомерных, чуждых и временных. И если они позвали в гости – тут жди какого-то подвоха.
В комнату к Корнышеву действительно пришли лишь несколько человек – те, кто за стакан самогона были готовы на все. Остальные поосторожничали и не явились. Старик Бадаев тоже не пришел. У него был звериный нюх на неприятности. И тут он счел за лучшее остаться дома.
Клава накрыла стол. То есть к самогону выставила две банки тушенки, нарезала высохшего до твердости полена хлеба, почистила несколько луковиц и не пожалела для гостей те два огурца, которые ей презентовал Бадаев. Она даже макароны не могла сварить, потому что Буза унес электроплитку.
Гости в ожидании застолья бесцеремонно разглядывали изувеченное лицо Корнышева. Так же бесцеремонно они попытались расспросить Клаву о том, что это такое жестокое случилось с ее сожителем. Клава отвечала что-то неопределенное. Только бы отстали. Расспросы прекратились сразу, едва разлили по стаканам самогон. Гости сидели, как загипнотизированные.
– Ну что, давайте отметим наше возвращение, – предложила Клава.
– А Гене не налили! – вдруг обнаружил кто-то.
– Ему нельзя! – запротестовала Клава. – Врачи запретили!
Никто и не настаивал. Дружно взялись за стаканы. Даже Клава позволила себе глоток вонючей жидкости. И тут один из гостей сказал, обращаясь к незрячему хозяину:
– За то, Гена, чтоб ты долго жил!
Клава поперхнулась самогоном и закашлялась. И долго откашляться не могла.
* * *
Якут, заприметив поблизости табурет, придвинул его и сел, не ожидая приглашения. Буза все светил своей зажигалкой, и разогретый металл уже жег ему руку.
– Ты лампочку гаси, – недовольно сказал Якут. – Брови спалишь.
Буза без разрешения Коляна ничего такого не осмелился бы сделать, да руку пекло уже совсем невыносимо, и он не выдержал. Зажигалка хищно клацнула, огонь погас, и такая кромешная темнота в первую секунду наступила, будто они все трое одномоментно ослепли.
– Людей много здесь живет? – спросил Якут.
– Людей тут нет, – ответил из темноты Колян. – Одни синяки.
– Алкаши? – уточнил понятливый Якут.
– Ну.
Колян закашлялся тяжело, надрывно.
– Давно откинулся? – спросил Якут.
– Отвянь! – огрызнулся Колян сквозь кашель.
Теперь Якут понимал, с кем имеет дело. Чалый и его алешка. Так, кажется, подобная публика выражается. Рецидивист и его человечек на побегушках, если по-простому.
– А у меня братан тут жил, – сказал Якут. – Я потому и приехал. Гена Вяткин. Слыхали про такого?
Не было из темноты ответа. Прямо-таки звенящая тишина. И вдруг закашлялся Колян.
– Буза! – сказал он сквозь кашель. – Дай свету!
Он всегда так говорил, когда требовалось щелкнуть выключателем. Буза послушно щелкнул. Теперь свет лампочки всех разом ослепил. Колян, щурясь, всматривался в плоское лицо Якута. Потом осклабился и с издевкой произнес:
– Похож! Вылитый Генка! Гы-гы-гы…
Буза тоже засмеялся дробным смехом, понимая, что это Колян так шутит. Якут нисколько не смутился.
– Братан, – повторил он. – Кореш, в смысле. Как он погиб, я будто брата потерял.
Колян так изумился, что даже перестал кашлять. Тут Буза еще влез.
– А-а-а, – протянул он. – Э-э-э…
И руку тянул в ту сторону, где, по его предположениям, сейчас находился Гена Вяткин, пускай и сильно поврежденный, но все-таки вполне живой. Хорошо еще, что Буза руку тянул, стоя за спиной у Якута, который лишь чудом не увидел этой разоблачительной жестикуляции.
– Засохни! – зло прикрикнул Колян на Бузу, и тот испуганно затих.
– Погиб! – скорбно подтвердил Якут, обнаружив, какое ошеломляющее впечатление произвела на собеседников эта новость. – А вы не знали?
Посмотрел внимательно на Коляна.
– Нет, – сказал тот.
– И Клава его тут не появлялась? – сверлил взглядом Якут.
– Нет, – стойко выдержал испытание Колян.
Взгляд Якута потух, будто он потерял интерес к происходящему.
– Я, собственно, ее ищу, – сказал Якут. – К ней ехал. Мне Генка когда-то говорил, что если с ним чего случится, так чтоб я Клавку поддержал. Чтоб не пропала. А что, тут у нее нет никого? Друзья? Подруги? Родня?
– Никого, – сказал Колян. – Ни с кем они тут не якшались.
– Может, приезжал кто? Гости были?
– Ты первый.
– И где же мне теперь ее искать?
– Не знаю, – пожал плечами Колян.
Но что-то угадывалось за этим его «не знаю». Что-то там было. Чего-то хозяин недоговаривал.
– Кажется, не сложился у нас разговор, – обнаружил Якут. – Вы мне не доверяете?
– Лажовый ты, – спокойно ответил Колян. – Пургу гонишь.