Якут не успел все осмыслить до конца, потому что в следующее мгновение в окне появилась Клава.
Клава видела, что Корнышев подошел к окну и замер, будто что-то там, за окном, в ночи, разглядывал. Видела, что он ладонями оперся о стекло. Даже сказала Корнышеву негромко из глубины комнаты:
– Это окно, Слава.
Будь осторожен, мол.
А Корнышев ей не ответил и позы не переменил. И тогда она вдруг подумала, что его непонятное молчание может быть как-то связано со странным звуком, который она тоже слышала. Когда будто птица клювом ударила в стекло. А птица постучит в окно – тут жди беды, потому что плохая примета. У Клавы сжалось сердце. Она смотрела вниз, туда, где на рассохшемся приступке за окном должна была, по ее представлениям, сидеть проклятая птица.
Птицы не было.
Опешивший Якут стремительно отступил от окна.
Клаве привиделось какое-то движение за окном, она вскинула голову, и женщине показалось, будто в темноте белеет человеческое лицо. Видно было плохо, в стекле отражались и Клава, и Корнышев, но женщине вдруг почудилось, будто лицо там, в ночи, ей знакомо. Она его видела в больнице, когда в реанимации распахивала дверь за дверью, и за одной из них обнаружила человека в маске. Глаза были похожи. Один в один. Узкие, как у нерусского. Будто зверь смотрел перед решающим прыжком.
Клава завизжала от страха и вцепилась в плечо Корнышева.
Якут упал на крышу пристройки и покатился по наклонной поверхности. Прогнившие доски проломились под ним, и он рухнул в пыльное нутро пристройки.
– Что?! – орал в комнате Корнышев, позабыв на мгновение о том, что надо бы шептать.
– Там за окном кто-то!!! – визжала Клава.
Корнышев лихорадочными движениями нащупывал шпингалеты. Клацнул металл. Створки окна распахнулись. Свежесть близкой ночи поплыла в окно. Корнышев и Клава стояли, замерев, и вслушивались. Ни звука. Нет никого. Поселок спал.
– Что-о-о бы-ы-ыло? – просипел совладавший с собой Корнышев.
– Мне показалось, что это тот, который на нас с тобой напал, – прошептала в ответ оцепеневшая от страха Клава.
Он был здесь. И испарился без следа. Может, ей привиделось? И едва Клава об этом подумала, где-то в ночи, совсем недалеко, послышался долго сдерживаемый надсадный кашель. Его Клава могла бы узнать среди сотен прочих. Колян!
Испуганная Клава торопливо захлопнула окно.
* * *
Корнышев жив. А то, что он слепой теперь – может быть, это делу сильно не помешает. Только бы его вывезти отсюда без проблем. Однако на помощь рассчитывать бесполезно. Связи с внешним миром нет, мобильная связь отсутствует, подмогу не вызовешь. Нужен транспорт.
– У кого тут есть машина? – спросил Якут.
Буза и Колян посмотрели на него так, будто он поинтересовался, через сколько отправляется электричка до Луны.
– Тут нет ни у кого, – сказал Колян.
– Мотоцикл? Лошадь?
– Нет, – сказал Колян. – Была лошадь лет пять назад, приблудилась откуда-то. Съели.
– Вот уроды! – произнес Якут беззлобно.
Корнышев отсюда по своей воле ногами не пойдет. Его надо вывозить. Связанным. И с кляпом во рту. Но не на велосипеде же.
– И в округе нет никакого транспорта? – пытался нащупать спасительный вариант Якут.
– Лес тут. Нет никого.
– Автолавка! – вдруг сказал Буза.
Якут резко повернулся к Коляну, ожидая разъяснений.
– Автолавка приезжает, – подтвердил Колян. – Чисто баландер. Бациллу возит.
Якут смотрел непонимающе.
– Жратву, – пояснил Колян. – Продукты, в смысле.
– Когда приедет?
– Дня через три. Если дождей не будет.
Три дня можно подождать. Корнышева искали дольше.
– В общем, тут такая тема, – сказал, поразмыслив, Якут. – Мне нужно этого Вяткина с его Клавкой отсюда вывезти. Хорошо бы, если автолавкой. Если мне поможете, я вам заплачу, как договорились. Привозим Вяткина туда, куда я укажу – и сразу деньги вам отдам. А при себе у меня сейчас денег нет, – добавил Якут.
На всякий случай.
Он хотел живым уехать из этой глухомани.
– Как договаривались – так не будет, – не согласился Колян.
Удивленный Якут вскинул бровь.
– Уговор был – пятьдесят за бабу, – напомнил Колян. – А я тебе и Гену Вяткина еще отдаю. Заметь – не жмурика. Живого.
– Договорились, – кивнул Якут. – Сто тысяч.
* * *
– Ору-у-у-жие у нас е-е-есть? – спросил Корнышев.
Он сидел на кровати, вскинув голову, будто разглядывал дощатый потолок. Но ничего он не видел в своей черной маске, конечно же.
– Нет, – ответила Клава. – Оружия нет.
– А у сосе-е-едей?
– У некоторых есть. Охотятся. Я видела.
– Надо взя-я-ять! – сказал Корнышев.
– Да разве дадут?
– Купи-и-ить!
– Нет денег.
– Забра-а-ать! – упорствовал Корнышев. – Нам без ору-у-ужия нельзя-я-я!
Тут Клава испугалась. После расправы, учиненной накануне Корнышевым над Коляном и Бузой, Клава было уже поверила в то, что беда отступила и Корнышев в случае чего сможет ее защитить. А сейчас поняла, что дура дурой была, что напрасно успокаивала себя и что Колян – не тот человек, который прощает обиды. И Корнышев ей косвенно это подтвердил. Он тоже ожидает, что Колян еще вернется. И если вчера Колян дал маху, самонадеянно рассчитывая совладать со слепым Корнышевым одной левой, то в следующий раз он уже не будет столь беспечным. Он сам придет с ружьем. У Бузы есть, Клава видела.
– А у них ружье! – озвучила свои страхи Клава.
И Корнышев без дальнейших разъяснений догадался, о ком это она.
– Нам без ору-у-ужия нельзя-я-я! – повторил Корнышев.
Он не произносил фразы твердо, он шептал, и в этом шепоте были такое напряжение и ярость. Да еще его лицо изуродованное… Да эта пугающая черная маска… Клава цепенела от страха.
Корнышев поднялся. Противно скрипнула кровать.
– Ору-у-ужие! – просил Корнышев. – Веди-и-и-и!
Пошел наугад к двери. На его пути был табурет, и он бы упал, но тут спохватившаяся Клава метнулась к Корнышеву, подхватила под руку.
– Погоди-ка!
Ей пришла в голову мысль. После вчерашнего еще оставался самогон. И если у соседей ружье попросить не просто так, а предложить самогона, то ружье, наверное, будет легче заполучить на время – на день или два. Клава оставила Корнышева, вернулась к столу, взяла в руки две непочатые бутылки самогона, обернулась, а Корнышев, выставив слепо руки вперед, уже выходил через распахнутую дверь. Клава попыталась что-то пискнуть ему вслед, а он уже вышел и оказался в коридоре. Видел бы Корнышев сейчас ее лицо. Крайняя степень изумления.