Потом собаки разом смолкли.
Возможно, прибыл кто-то из своих.
– Гость, кажется, один, – сказал от окна Лапутин.
Распахнулась входная дверь. Раздался голос Ивана:
– Отчего впотьмах?
Щелкнул выключатель. И стало видно гостя.
Хамза приехал.
* * *
Ужинали втроем: Иван деликатно удалился, сославшись на дела. Хамза рассказывал о том, что на неделе происходило в «Барбакане», ничего интересного в принципе, и к концу ужина Лапутин по каким-то едва уловимым признакам понял, что Хамза будет разговаривать только с Китайгородцевым. Лапутин сказал, что хочет пройтись по берегу после ужина. Хамза его не удерживал и в компанию к нему напрашиваться тоже не стал. Лапутин ушел. И тогда Хамза заговорил о том, зачем приехал.
– Толик, эксперты изучили твою травку, – сказал он. – Это чай.
– Чай? – удивился Китайгородцев.
– Да. Но не обычный. К нему подмешана травка.
– Наркотик?
– Нет. Хотя травка редкая. В наших краях такая не растет. Имеет интересную особенность: способна усыплять не хуже патентованного снотворного. С давних пор знахари такую используют. Эксперты эти травку четко отделили. Там, в этой смеси, которая была в пакете, есть стебли – это снотворная трава, и есть листья – обычный зеленый чай, как оказалось. Зеленый чай! Ты понимаешь?
– Нет, если честно.
– Толик, ты должен вспомнить, откуда у тебя взялся этот пакетик.
– Я не знаю.
– Может быть, где-то в доме Лисицыных ты его подобрал?
– Не помню.
– Надо вспомнить! – сказал Хамза. – Обязательно надо вспомнить! Толик, я приезжал к тебе туда, в дом Лисицыных. Ты это помнишь?
– Да.
– Мы с тобой пили чай. Чай был зеленый. Зеленый! Понимаешь? Как в том пакетике, который ты потом нашел в своем кармане. И я после чашки чая, по пути в Москву, уснул за рулем и вылетел с дороги.
Хамза сверлил собеседника взглядом. Китайгородцев молчал, будучи не в состоянии так быстро упорядочить разбежавшиеся мысли.
– Я разговаривал с Лисицыным, – сказал Хамза. – Со Стасом. Расспрашивал о том случае, когда ты ему якобы рассказывал про старика, которого ты видел. И ты потом отказался это подтвердить.
– Да, – кивнул Китайгородцев, показывая, что помнит этот эпизод.
– А потом была история с твоим звонком ко мне. И снова ты не помнишь. Я сопоставил эти два случая: со мной и с Лисицыным. В них много похожего, Толик. И я подумал вот о чем. Может быть, тебя в том доме опаивали чем-то? Какой-то дурман-травой, как в том пакетике?
* * *
Хамза разрешил включить мобильный телефон – он теперь не ожидал каких-то неприятностей. Несколько дней назад, когда Китайгородцев позвонил шефу и сообщил о пакетике с подозрительной травкой, Хамза забеспокоился всерьез. Все эти непонятные истории, которые происходили с Китайгородцевым, а к ним еще пакетик неизвестно с чем – может быть, действительно провокация какая-то. И Хамза спрятал Китайгородцева на карстовом озере – от греха подальше. Теперь, когда стало ясно, что никаких наркотиков не было, тревога улеглась. Но вернуться в Москву Китайгородцеву Хамза не разрешил. Лапутина он забрал с собой, а вот Китайгородцеву велел остаться.
– Поживешь здесь на природе, – сказал Хамза. – Пока там все утихнет.
– А что там не утихло? – насторожился Китайгородцев.
Хамза замялся. Говорить, видно, не хотел, но и таиться теперь было негоже. Изведется Китайгородцев, если не сказать.
– Стас Георгиевич рвет и мечет, хочет увидеть тебя, – признался Хамза. – Я с ним встретился и расспросил про ту историю… ну, когда ты вроде бы видел старика Лисицына… и Стас догадался, что и мне ты что-то говорил. И он взбеленился просто. То уговаривал меня, то угрожал. Требовал привезти тебя для разговора.
– И что ему нужно от меня?
– Подробности. Я так понял – он подозревает, что в его доме кого-то прячут. И мне все больше кажется, что он прав.
* * *
Хамза и Лапутин уехали, Иван и Китайгородцев остались. Ивану было легче – с ним его собаки. Китайгородцев был один. Заметив, в каком он состоянии, Иван позвал Китайгородцева к столу, на котором до сих стояла еда.
– Давай-ка самогончика, – предложил Иван и ласково взял в руку бутылку с мутной жидкостью.
Китайгородцев с мрачным видом наблюдал за тем, как этой жидкостью наполняются стаканы. Иван неаккуратно звякнул стеклом о стекло. Китайгородцев будто очнулся, поднял на него глаза:
– Скажи мне, разве так бывает: человек что-то видел, а потом напрочь забыл?
– Сплошь и рядом! – уверенно сказал Иван.
– Да-а? – изумился Китайгородцев.
– Вот этот самогончик, к примеру, – встряхнул в руке Иван бутылку. – Ежели мы с тобой одну бутылочку накатим да другую – утром ни за что не вспомнишь, чего тут накануне было.
– Я не про самогон, – поморщился Китайгородцев.
– А это не важно. Ты спросил: может быть такое, чтоб не помнить ничего? Я тебе и отвечаю: может! А каким способом – это уже другая тема.
* * *
Китайгородцев проснулся среди ночи. Его мучила жажда. Вышел на веранду, где в ведрах стояла, как он помнил, вода. Здесь было холодно и на удивление светло. Он не сразу сообразил, что это из-за снега: за стеклами падали с неба почти невесомые белые хлопья. Китайгородцев заворожено смотрел на них.
«Я здесь по-другому как-то сплю, – вдруг подумал он. – Совсем не так, как в доме Лисицыных. Не так крепко. Не так беспробудно. Может быть, прав был Хамза, когда говорил про дурман-траву?»
* * *
Ржавая «Нива», на которой Лапутин и Китайгородцев приехали на карстовое озеро, оставалась здесь. Иван решил воспользоваться этим обстоятельством – предложил Китайгородцеву съездить в райцентр, где у него накопились какие-то дела. Тому неудобно было отказать.
В райцентр они поехали вместе. За руль сел Иван, Китайгородцеву с его ногой до сих пор было непросто управляться с педалями.
Первый снег долго не лежит, и тот, что выпал ночью, уже успел растаять, но во всем чувствовалась близкая зима. В выстуженном воздухе предметы обрели четкие очертания, лужи на разбитой дороге прихватило ледком, небо просветлело, отчего осенний сумрак под деревьями сам собой растворился.
Городишко был невелик. Центральную его улицу составляли одно– и двухэтажные дома дореволюционной еще постройки. Некоторые вросли в землю настолько, что можно было без труда заглядывать в их окна.
Отделение Сбербанка, в которое приехал Иван, выбивалось из общего ряда: новехонький красный кирпич, зеркальное остекление, парковка выложена фигурной плиткой. Здание Дома культуры, расположившееся рядом, не выдерживало сравнения: штукатурка осыпалась, а листовое железо на крыше поржавело донельзя.