Китайгородцев не хотел сдаваться. Не верилось, что ничего нельзя сделать. Как он однажды в какой-то книжке прочитал: «Из любой безвыходной ситуации всегда есть как минимум два выхода». Два! А для него достаточно и одного.
– Вы смогли из меня все это выудить! – заторопился он, потому что ему вдруг показалось, что он уже нашел решение. – Вы знаете, как это делается! Вы сами, в смысле, специалист по гипнозу. Вы можете что-то сделать. Запретить мне, например. Или отменить этот приказ. Внушить мне, установку дать такую: про Лисицына забыть, и чтобы это – навсегда!
– Я могу, – сказал Потемкин. – Попробовать. Но я гарантии не дам. Я не смогу вам обещать, что у меня получится. И никто не даст такой гарантии – что вы шестнадцатого не положите в карман нож и не отправитесь к Лисицыну. Потому что когда я ввожу вас в транс, я действую по наитию. Я брожу по закоулкам вашего мозга как по темной комнате – на ощупь, наугад. Я многого не вижу. И даже не догадываюсь. На что-то наткнулся в темноте, пощупал, догадался, что это такое. А мимо чего-то рядом прошел, и мне даже невдомек, что там что-то было. Я не знаю в подробностях, что с вами проделывали. Какие установки там у вас в мозгу оставили. И самое главное: я не знаю, кто сильнее. Я или тот, кто проделал это с вами. В этом-то весь ужас: я ничего не могу вам обещать. Я ни в чем не уверен.
Развел руками. Он действительно выглядел беспомощным сейчас. Выпутывайтесь сами. Я умываю руки.
– Простите меня, – сказал Потемкин. – Я сделал все, что мог.
И бессмысленно было требовать от него невозможного.
Поезд уже подходил к станции. Потемкин засобирался. Облачился в свое черное пальто, взял в руки сумку.
– Простите, – повторил он, уже когда стоял в дверях.
Он уходил, Китайгородцев оставался.
Поезд остановился.
Потемкин вышел из вагона. Китайгородцев видел из окна, как фигура в черном тенью скользит по засыпанному снегом перрону. Потемкин скрылся из виду, но потом вдруг вернулся. Подошел к окну, за которым стоял Китайгородцев, и крикнул что было сил, желая быть услышанным:
– Михаил! Только Михаил!
Китайгородцев смотрел на него, пытаясь понять.
Поезд тронулся.
– Михаил может!
Поезд покатился быстрее. Потемкин остался на перроне, исчез из виду.
По проходу шел проводник.
– Вы разве не до этой станции ехали? – спросил он обеспокоенно.
Китайгородцев обернулся, но лицо у него было такое, что можно догадаться: не слышал, о чем его спросили.
– Число сегодня какое? – вместо ответа произнес Китайгородцев.
– Одиннадцатое.
ОДИННАДЦАТОЕ НОЯБРЯ. ПЯТЬ ДНЕЙ ДО УБИЙСТВА
Я влип. Я в шоке. Я похож на человека, которому только что объявлен смертельный диагноз. Полный хаос в мыслях, и только два вопроса раз за разом разрываются в мозгах шрапнелью: «Почему именно я?» и «За что?» Ответа нет. Пощады нет. Надежды нет. Еще недавно все было хорошо. Светило солнце, день шел за днем, я был как все. Теперь я не как все. Я другой, и у меня все плохо. Солнце светит, но уже не мне. Все наперекосяк. Если Потемкин не ошибся, тогда у меня выбор небогатый. Либо я убью Лисицына и стану убийцей, либо меня изрешетят его охранники, и я буду жертвой. И только если Потемкин ошибся… Это я от безысходности – про то, что он ошибся. Мне страшно, и я пытаюсь сам себя уговорить. Успокоить. Хотя я уверен процентов приблизительно на девяносто девять в том, что нет тут никакой ошибки. И глупо надеяться на то, что что-то не так Потемкин понял. Потому что я видел своими глазами, какие он фокусы проделывал во время сеансов гипноза. Уму непостижимо, что можно вытворять со взрослыми людьми. Они, если гипнотизер этого захочет, могут родную мать в упор не замечать. Или целый год жить обычной своей жизнью, никаких отклонений в себе не обнаруживать, а потом вдруг ни с того ни сего подняться со своего места в переполненном зрительном зале и пойти шаткой моряцкой походной на сцену, чтобы прокричать там, что ты – боцман Торопыгин. Все мое отличие от того парня-бедолаги в том, что он не знал, что он Торопыгин, а я знаю, что я Торопыгин. И все равно мне это не поможет, как сказал Потемкин. Шестнадцатого числа я, как тот парень, встану и пойду, как заведенный. И никто меня не остановит. Я видел этого Торопыгина вчера. Он пер, как танк. И в его взгляде я даже проблесков сознания не обнаружил. Это был робот. Настоящий робот. Либо я убью, либо меня убьют. Два варианта, и оба невозможные. Я не хочу! Не хочу! Не хочу!!!
* * *
Китайгородцев прилетел в Москву во второй половине дня. В аэропорту его встречал Лапутин. Тот первым делом обратил внимание на то, что Китайгородцев хотя и прихрамывает, но инвалидную трость по назначению не использует, просто несет в руке.
– О! – сказал Лапутин. – Да ты оклемался, как я вижу!
Китайгородцев посмотрел на него, а впечатление осталось такое, будто он Лапутина и не увидел – взгляд сквозь тело прошел, как сквозь воздух.
– Что-то случилось? – спросил Лапутин.
– Где Хамза? – вопросом на вопрос ответил Китайгородцев.
– Где-то за городом. У него переговоры. Велел тебя встретить и отвезти домой. Вечером он будет в Москве.
– Где Хамза?! – крикнул Китайгородцев.
На них обращали внимание. Взгляды настороженные и осуждающие. Китайгородцев их не замечал.
– Можно узнать, – сказал раздосадованный Лапутин. – Или в офис позвонить, или самому Хамзе.
– Вези меня к нему! – потребовал Китайгородцев. – Я не могу ждать вечера!
* * *
Хамза действительно был за городом. В ресторане на Рублевке. Поехали туда. Машину вел Лапутин. Косился время от времени на мрачного Китайгородцева, потом что-то вспомнил, протянул своему спутнику бутылку:
– Сделай глоток, тебя отпустит.
Коньяк. Китайгородцев пил его так, будто в бутылке была вода. Когда бутылка наполовину опустела, Лапутин спохватился и мягким, но решительным движением забрал ее из рук Китайгородцева. Тот этого, кажется, даже не заметил.
– Я ошибся там, в аэропорту, – признал Лапутин. – Когда сказал тебе, что ты оклемался.
Но расспрашивать его ни о чем не стал. Захочет – сам расскажет. Китайгородцев не хотел. Молчал все время, пока они ехали на Рублевку.
* * *
Ресторан был призывно расцвечен светильниками. Место престижное, и общая стоимость припаркованных здесь автомобилей могла бы составить годовой бюджет какого-нибудь немаленького российского города.
Лапутин оценивающе осмотрел Китайгородцева: небрит, в одежде маргинальная небрежность и взгляд затравленный. Сейчас он не пройдет здесь фейс-контроль. Охрана спустит с лестницы в два счета.
Лапутин вздохнул и позвонил на мобильник Хамзе: сообщил, что они прибыли и что лучше бы им увидеться не в ресторане. В чем дело, Хамза понял, когда вышел к их машине. Он нахмурился, обнаружив, в каком состоянии находится Китайгородцев, и выразительно посмотрел на Лапутина. Понятливый Лапутин вышел из машины. Хамза занял его место за рулем.