– Врет ведь, засранец! – услышав отрицательный ответ мальчика, грубо отреагировал Макарыч.

– Иван, Иван! Я попросил бы тебя выбирать выражения! Андрюшка не привык к твоим казарменным изъяснениям!

– Вас, Бессмертновых, хрен поймешь! – раздраженно огрызнулся Макарыч. Он был явно не в себе. – У каждого свои закидоны. Вот что я тебе, Андрей, скажу… Этот… этот… Словом, я уверен, что это и есть «дядя Денис», похититель Андрюшки. Не сойти мне с этого места!

Когда малыша, обиженно надувшего щечки, культурно выпроводили из дедовских апартаментов, Андрей Андреевич тут же набросился на своего главного телохранителя:

– Макарыч, ты совсем уже потерял чувство меры и дистанции! Как можно при Андрюшке обсуждать такие вопросы?! Ребенок и так взволнован. И он же не понимает, что этот «дядя Денис» на самом деле его похитил. А ты давишь на малыша, как на Лубянке.

– Извини, Андрей, – сокрушенно покачав головой, ответил охранник. – Просто нервы на пределе. Мне все больше и больше не нравится вся эта ситуация. Как говорил один герой анекдота, спинным мозгом чую: кто-то все время сидит у нас на хвосте. Того и гляди, новый фортель выкинет.

– Кстати, а как ты раздобыл снимок?

– Элементарно! С камер видеонаблюдения. Там их вокруг гостиницы – хренова туча.

Бессмертнов снова стал внимательно разглядывать фотографию бородатого, очкастого незнакомца. Было такое ощущение, что с этим человеком он не просто сталкивался, но даже был весьма и весьма знаком.

– Послушай, Макарыч. Но ведь этот человек не имеет ничего общего с пресловутым «художником Румянцевым», каким его описывал психиатр, да и твои люди в Москве. Стало быть, преследователей двое?!

– Еще ночью я понял это, – согласился Макарыч. – И фотография мне для этого была не нужна. Почерк не тот. «Художник» просто злодей, вспомни украденную машину, стрельбу ядовитыми пулями по лабрадору… А история с бедной Лидией?

И, судя по всему, он – человек многоопытный, знает, как насолить и исчезнуть. А «дядя Денис» – совсем другой стиль. Что он вообще такого гадкого себе позволил? Покатал мальчонку, обласкал…

– А письмо? А угрозы? Это пустяки? – возмутился Бессмертнов.

– Не пустяки, но и не мерзость. Прости, но, как я понимаю, у него к тебе что-то глубоко личное. Вот и вспоминай. Это уже не в моей юрисдикции. Шучу, конечно.

– Тогда действуй! Делай что-нибудь! – чуть ли не заорал «бывший». – Первым делом, улетаем… С Лидией, без Лидии… Улетаем. Вся эта израильская эпопея мне уже остое…ла.

– Куда летим?

– Сначала в Москву, а там видно будет.

– Тогда я сейчас же дам команду. Прямо при тебе. – Макарыч нажал кнопку на мобильнике, и перед ним через пару мгновений появился офицер службы безопасности.

– Значит, так! – начальственным тоном приказал он. – Это фото – в Москву, на экспертизу. Пропустить по всем каналам на возможную идентификацию. Записку тоже на экспертизу, с выводами по объекту. Обязательная дактилоскопия… Параллельно заняться поисками «художника Румянцева». Там, в Швейцарии, материалов на него достаточно. И последнее. Службу безопасности не задействуем. Все сведения должны поступать…

– Что ты имеешь в виду? – посмотрев на Хитрова, в замешательстве спросил Бессмертнов.

– Я просто думаю. Не хочу, чтобы «наши» занимались этим делом. Сразу утечка произойдет… А там и молодой президент, и мало ли кто еще… Мы же ни хрена пока не знаем, откуда ветер дует. Вот что! – Иван Макарыч решительно повернулся к офицеру: – В Москве найдешь полковника Мацкевича, бывшего главного аналитика КГБ, а потом и ФСБ. Мы с ним в восьмидесятые вместе трубили. Скажешь, пусть все вопросы по фото, письму, художнику запустит как бы от себя. Кстати, у него там какое-то агентство… Лучшего аналитика, чем он, у нас нет. Результаты – до моего возвращения никому! Ясно?! Действуй. Так-то будет лучше, без излишней огласки.

Последние слова были адресованы Бессмертнову.

…Когда семья тем же днем покидала отель «Кинг Давид», чтобы отправиться в аэропорт, к Андрею Андреевичу неожиданно подошел смуглолицый прохожий и протянул ему небольшой конвертик.

Письмецо содержало всего одну, распечатанную на принтере, странную фразу: «Отныне и навсегда бойся не смерти – бойся жизни!»

– Проклятье! – буркнул президент Фонда глобальной политики и вновь побледнел, как полотно. Эти невразумительные на первый взгляд восемь слов из записки, словно лезвием бритвы, прошлись по сердцу.

Андрей Андреевич вновь ощутил неподдельный, почти суеверный страх. Вся эта ситуация давно стала напоминать какую-то своеобразную вендетту. Точно в романе Дюма. А это могло означать только одно: тот, кто задумал ее, будет и дальше садистски последовательно и терпеливо осуществлять иезуитский план. То есть пока он, Бессмертнов, жив, его родные, близкие и любимые люди будут находиться под угрозой, будут заложниками совершенных им некогда грехов.

Странным было лишь то, что эти незримые мстители или мститель, не выдвигали никаких конкретных требований. Они только и делали, что как бы «будили» в Бессмертнове совесть, заставляя его мучительно вспоминать, за что, за какие такие прегрешения ему уготована месть.

Уже садясь в машину, он взглянул на другую сторону улочки, где находился еще один отель, внешне напоминающий то ли крепость, то ли тюрьму. На какое-то мгновение в одном из окон мелькнуло лицо мужчины, похожего на человека с фотоснимка.

Наверное, он уже стал сходить с ума. Здесь, в Израиле, каждый второй с бородой и с пейсами… – усилием воли Бессмертнов отогнал прочь навязчивую мысль. И все же в этом лице ему показалось что-то едва уловимо знакомым. Молнией сверкнуло некое озарение и тут же погасло.

7

Ушедший в малоприятные размышления Бессмертнов даже не заметил, как кортеж из Внукова доставил его на Рублевку. Все сопровождавшие его лица, включая обиженную на невнимание Елену Прекрасную, разбрелись по своим углам.

Едва он успел переодеться и собрался часок передохнуть после полета, как в комнате раздался звонок с поста охраны.

– К вам господин Крутов, – бесстрастно доложил дежурный офицер.

– Я никого не вызывал и не приглашал, – усталым, как бывает только у больного человека, голосом сказал Бессмертнов и уже собрался положить трубку.

– Он настаивает, – вновь доложил дежурный.

Зная Крутова много лет, Бессмертнов прекрасно сознавал, что тот без серьезного повода «настаивать» не будет. Крутов, помимо основной работы, по-прежнему играл роль теневого дирижера, оставался «глазами и ушами» давнего приятеля.

– Что стряслось, Илья? – спросил он вместо приветствия, встретив Крутова в коридоре.

– Стряслось у вас, Андрей Андреевич. Газеты только об этом и пишут, что западные, что наши… А ваши, можно сказать, друзья ни сном, ни духом.