А еще на барахолке замечательно оборудованные, даже в каком-то смысле уютные, к жизни провинциальной неброской плотно притороченные места. Торговые места. Рабочие места. Обжитые да обогретые человеческим теплом островки земные. Тут всякая картоночка сгодится, а уж ящик деревянный и вовсе за трон сойдет. По весне-то, пока не подсохло, каждая травяная кочка на счету. А вместо рекламных бамперов и стволы березок-сестер сгодятся.
Замотанная шалью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась мохнатым банным полотенцем, расписанным разноцветными колибри, сидела под чахлым кустиком женщина.
– Семена незабудки… Семена ромашки… – повторяла она потусторонним, сонным голосом. – Семена ромашек – десять наперсток. Семена незабудки – пятнадцать рублей наперсток… Купи семена, деточка…
– Я куплю, – заторопилась Катя. – Вот, дайте ромашку и незабудки…
– Посади ромашку на могилке, веселее будет лежать, – бормотала женщина. Катя отшатнулась. Отчего ей кажется знакомым лицо этой сумасшедшей торговки? Что за страшные слова шепчет ей ведомый, из глубин детской памяти доносящийся голос?
– Посади незабудку на могилке, чтоб не забылось… Посади ромашку на могилке, чтобы сердце не болело…
– Что вы говорите? – переспросила Катя нарочито громко, чтобы не так страшно было. Но безумная торговка уже замолчала, сноровисто отсыпала крошечные коричневые семена в газетные фунтики. Катя спрятала кулечки в карман куртки, поискала глазами Мышку и Ворона. Вон они, покупают у румяного старичка оловянную свистульку в виде птички. В нее надо налить воды и подуть, тогда оловянная птаха зальется настоящей соловьиной трелью…
Катя сделала несколько шагов в их сторону, а потом зачем-то оглянулась.
Женщины под кустиком уже не было, только пыльный ветер гонял по утоптанной земле лоскуты газеты, свернутые в фунтики. Справа подходили вразвалку стражи правопорядка. Не иначе, они спугнули странную торговку.
– Ворон, у нас крысы. Рикки задушил такую огромную, жирную тварь, бр-ра…
– Это не крыса. Это несчастный суслик. Их тут много, лесостепь ведь.
– Ну, я в нее не всматривалась, Может, и суслик. Он то и дело притаскивает то лягушку, то ужа, то еще какую бедную зверушку. Но в подвале я сама слышала шум, шорох, кто-то пищит. Это точно крысы, а ведь там книги, мебель… Нужно купить крысоловок.
– Тогда лучше яд.
– Лучше. Но я боюсь за Рикки. Вдруг задушит притравленную крысу и сам отравится.
– Хорошо. Я куплю крысоловки. Но крыс у нас нет. И сроду не было.
– Ворон!
– Ладно, ладно…
Они пререкались, обдирая со стен старые обои. Под ними обнаружились еще одни, а уж под теми – древние газеты, которые интересно было читать, поэтому работа не очень-то спорилась. Мышка тоже помогала, отрывала маленькими пальчиками крошечные кусочки.
– Катерина Федоровна, шли бы вы на свежий воздух, порисовали бы у озера!
– Ворон, не командуй. Я здесь хозяйка, я сама знаю, что мне делать.
– Сейчас молочница коз погонит. Яйца нам принесет, молоко, творог. Надо бы принять и расплатиться. Не хотите сходить? Вы знаете, куда.
– Ладно, уломал, – Катя легко спрыгнула с табуретки. – Э-эх, долюшка наша женская!
Она, разумеется, кокетничала сама перед собой. Ей по плечу оказалась роль «маленькой хозяйки большого дома». Когда прошла первая, естественная оторопь от перемены места и образа жизни, Кате показалось, что она вернулась домой. После долгого странствия человек открывает дверь своим ключом, вытирает ноги о коврик, наощупь, привычно включает свет и со вздохом облегчения замечает: «А тут все по-прежнему!»
И Мышке тут хорошо. А Рикки, экзотический зверек, попавший к Катерине на попечение, прямо-таки удивил хозяйку. Ей раньше казалось, что мангуст остается диким зверем, пойманным и посаженным в клетку, что он нимало к ним не привязан и удерет, как только представится такая возможность – пусть даже на верную смерть. Но Рикки освоился на новом месте и не думал никуда убегать. Раз Мышка оставила дверцу клетки незапертой, и мангуст исчез, но вернулся раньше, чем его хватились. Так и повелось – он уходил, когда вздумается, возвращался, когда захочет, в клетке только ел, спать же предпочитал на Мышкиной кровати. Катя была уверена, что рано или поздно все это кончится, Рикки все-таки исчезнет. Он заблудится, или попадется на зуб стае бродячих собак, или сознательно выберет свободу, свободу опасную, потому что южному зверьку не выжить суровой зимой… Но разве теперь он не более счастлив, чем когда сидел в железной клетке?
Дело стоило того, чтобы закрыть глаза на мелкие неурядицы. Например, на то обстоятельство, что будущий счастливый супруг с головой ушел в работу и бывает дома все реже и реже. Все чаще он приезжает, когда Катя уже спит, и уезжает, когда она еще спит. Впрочем, он никогда не забывает нежно поцеловать ее, привозит подарки и неизменно мил и любезен. Но вчера он вообще не приехал ночевать – правда, звонил, предупреждал, извинялся… В пять утра нужно встретить в аэропорту важного клиента, а он что-то задержался, уже не стоит ехать домой… Разумеется, он постарается искупить свою вину!
Катя не почувствовала ни тревоги, ни досады, и винила себя за это. Она плохо спала – выяснилось, что присутствие Георгия, пусть даже в соседней комнате, гарантировало ей спокойный сон. И еще ее тревожили шорохи. Не привычные ночные шорохи за стенами флигеля, а звуки, доносящиеся из подвала.
Шуршание. Возня. Топот маленьких ног.
Все это было достаточно неприятно, если представить себе дюжину грызунов, которые устраивают вечеринку прямо у тебя под ногами. А может, их там и больше, если принять во внимание, что подвал соединяет флигель и пансионат, а значит, тянется метров на тридцать. Ох, непорядок! Тем более что там, в подвале, хранится мебель и книги, целая библиотека. В том числе книги и художественные альбомы, которые Катерина привезла с собой. Будет обидно, если они послужат закуской маленьким мерзавцам. Пришлось вставать, достать из тумбочки завалявшийся там фонарик и отправиться в путь.
Проходя мимо двери в Мышкину спальню, Катя заглянула туда. Мышка спала, в ногах у нее совершенно по-кошачьи свернулся Рикки. Если у Кати и была надежда, что в подвале буянит мангуст, то она исчезла. Что ж, хотя бы Мышка под надежной защитой.
Катя прошла через кухню, оглянулась на дверь, из-за которой раздавался густой храп. Быть может, позвать с собой Ворона? Но как-то неловко будить его среди ночи. Может неправильно понять. Нет уж, Катя справится сама. Речь идет всего лишь о паре грызунов, которые разбегутся в дикой панике, только завидев луч фонарика.
Недавно она попросила Ворона смазать петли в подвальной двери, и теперь пожалела об этом. Если бы дверь надрывно, протяжно заскрипела, то крысы или мыши разбежались бы от одного этого звука, но теперь она открылась бесшумно. А вот шорохи внизу не прекратились. Луч фонарика осветил крутые ступени. Может, не стоит? Но она уже спускалась. Глаз привыкал к темноте, или фонарик вдруг стал светить чуть сильнее? Почему она не включила в подвале свет? А зачем, если и так все видно! Катя увидела очертания мебели, накрытой белыми чехлами, книги на грубо сколоченных стеллажах у стены… Ее картины сложены за тем креслом. Кресло розового дерева, XVIII века, работы знаменитого крепостного мастера Давыдова. По легенде, кресло принадлежало семье Столыпина, и сиживал на нем сам великий преобразователь, еще будучи здешним губернатором… Но кто сидит в нем теперь?