– Вы подрядились прорицать? – Дядя вмешался вовремя.
– О, здесь не нужен дар прорицателя. Опыта хватит.
Кайя разжал руку. На каменном краю остались отпечатки пальцев. Похоже, стол был не столь прочен, как казалось.
– Этот Совет, – Кайя поднялся, – существует лишь потому, что когда-то я действительно получал здесь разумные советы. Однако сейчас я не вижу в нем пользы. С сегодняшнего дня Тайный Совет распущен. Все возникающие вопросы будут решаться в обычном порядке. И если вам вдруг вздумается вынести этот вопрос на всеобщее обсуждение…
…Им хотелось бы. Они едва сдерживаются, но все-таки сдерживаются, отдавая себе отчет в том, где проходит граница собственной силы.
– …то, надеюсь, вы вспомните: в данном случае закон предоставляет мне полную свободу выбора.
– Что ж, – Макферсон поднялся первым, – из-за женщин творили и куда большие глупости. Надеюсь, Кайя, ваша обойдется нам не слишком дорого.
Они покидали каменный зал один за другим, неспешно, сохраняя достоинство. И когда за стариком Оукли – он ходил слишком медленно – закрылась дверь, дядя произнес:
– Неужели я дожил до этого счастливого момента? Ты учишься рычать, мой мальчик.
– Я поступил правильно?
В груди клекотала ярость. И Кайя пришлось сделать усилие, чтобы не допустить всплеска. Гранитные стены – надежная защита, но все же…
– Ты как-то поступил. А правильно или нет – время покажет.
– Почему у меня ощущение, что я среди врагов?
Дядя пожал плечами:
– Потому что здесь у тебя друзей точно нет.
Это верно. Когда-то Кайя все представлялось иначе. Здесь – свои. Там – чужие. С чужими воюют, и все довольно просто. Воевать вообще просто, когда понятно, где враг.
– Как она?
– Спит. И… – Кайя со вздохом вынужден был признать: – Возможно, Макферсон прав. Она не справится.
– Подойди-ка сюда, дорогой племянничек. И наклонись. Скажу кое-что.
Рука дяди не утратила былой крепости. Подзатыльник вышел звонким.
– За что?!
– За дурость. – Магнус потер покрасневшую ладонь. – Запомни. Они все будут смотреть на тебя. И если ты начнешь в ней сомневаться, утопят. Радостно. С визгом. Если допустишь такое – вычеркну из родовой книги. Ясно?
Дядя определенно не шутил.
Стоит разок умереть, и приоритеты тут же меняются.
Из откровений мошенника, которого трижды вешали и дважды топили, записанных перед восхождением на плаху
Я лежала на спине, раскинув руки. И река несла меня… несла, несла… долго так несла. Мне, честно говоря, и лежать надоело. А потом все вдруг закончилось.
Солнце выключили. Небо перекрасили, перевернули, сунув под живот.
И во рту так мерзко, как будто я всю ночь спирт беломором закуривала. Нет, я, конечно, не пробовала, но предполагаю, что ощущения были бы сходными.
Голова гудит, что трансформаторная будка… Гудит, значит, существует. Вот с остальными частями тела вопрос. Спина чесалась, следовательно, тоже наличествовала. Руки? Не чувствую. Ноги? Аналогично. Какая-то мрачная картинка вырисовывается.
Лежу на животе. Шею чувствую, потому как затекла.
Кстати, где это я?
У Машки?
Мы поругались. Из-за Вадика, которому вздумалось жениться и потеснить меня с квартиры. А Машка взревновала. Точно. И мы поругались.
Помню парк… незнакомца с колечком… договор. Какой, однако, яркий и логичный бред. Даже жаль, что отпустило.
Нет, Иза, наркотики – это зло и повторять эксперимент мы не будем.
Сквозь гудение пробивался свист. Довольно мелодичный. И близкий. Я не одна?
Я не одна.
Вадик?
Нет! Меня стошнит, если это Вадик. Хотя меня и так сейчас стошнит, но это уже детали. Сделав усилие, я повернула голову влево. Перед носом возникла стена. Брутальная такая стена. С бугристыми валунами и серой прожилочкой строительного раствора. От нее даже пахло влажным камнем.
В нашей с Машкой квартире нет таких стен. А где есть? Ох, чувствую, жизнь готовит сюрпризы.
Поворачивать голову направо оказалось сложно. Поворачиваясь, я застряла носом в складке не то простыни, не то одеяла. Почему-то мехового, с длинным чесучим ворсом. Но все-таки у меня получилось.
Справа стены не было.
А комната была. Небольшая такая. Где-то видела я вон тот стол. И кресла сурового аутентичного вида. И доспех, который опасно накренился, и даже кота, забравшегося в шлем. И того типа, который, насвистывая, мыл пол.
Тип был полуголым, мускулистым и довольно симпатичным. Вот только спину его покрывали длинные тонкие шрамы. Если считать, что оные мужчину украшают, то тип был разукрашен, как президентская елка перед новогодними праздниками. А вот пол он драил профессионально и с немалым энтузиазмом. Хозяйственный, значит.
Вспомнить бы еще, как его зовут…
Незнакомый мужчина в незнакомой комнате – весьма интригующее начало дня.
Тип бросил тряпку в таз, поднялся, смачно потянулся – аж кости захрустели – и почесал пятерней светлый затылок. Вот тут-то память и вернулась. В полном объеме и немалых подробностях. Я не застонала – на стон силенок не хватало, – но лишь заскрипела зубами. Надо полагать, достаточно громко, если он обернулся.
– Иза?!
Я. Кто ж еще?
– Иза, слава Ушедшему, хотя ему и плевать, но ты очнулась.
И я, знаете ли, рада.
– Пить хочешь?
Хочу. Зверски. Только сказать не могу. Я и моргаю-то с трудом. Но Урфин понял.
– Сейчас, милая. Но сначала мы тебя перевернем.
«Мы» – это он и кота считает? Или меня? Я себя точно не переверну, потому что я себя не чувствую.
– Если будет больно, то…
Боли не было. Вообще ничего не было, даже спины. Урфин меня усаживал, подкладывая под спину подушки, выдавливая их неким подобием ложемента, но мне было, честно говоря, плевать.
Пить пришлось с ложечки.
– Вот так. Умница.
Люблю доставлять людям радость, знать бы еще, по какому поводу.
– Легче?
– Умг, – говорить все равно не получалось.
– Вот и чудесно. Сейчас, если не возражаешь, я оденусь. А то как-то двусмысленно получается.
Ну да. Я голая. Он полуголый. Вдвоем наедине… и кот тому свидетель. Недаром он следит за нами с таким неодобрением.
– Ты уж извини, но в кружевах убираться неудобно. А твой супруг категорически не способен порядок поддерживать…