– Тогда попробую я, – взял слово Огнев, чье лицо постепенно багровело все заметнее и заметнее.
«У мужика опять подскочило давление», – подумал Духон. Он не понаслышке знал, что это такое, и поэтому мог искренне посочувствовать.
– Мы все, здесь присутствующие, шесть лет назад подписали меморандум, полагая, что он даст России стабильность на многие годы вперед. Подписал его и действующий Президент… – Огнев сделал значительную паузу. Стало настолько тихо, что можно было услышать, как булькает вода в горле Уралова, который медленными глотками продолжал пить минералку. – Возможно, некоторые из гарантов до сих пор были не в курсе этого. Так что, господин Бурнусов, дышите глубже. Может, еще кое у кого поднимется настроение?
– Вот тебе и дела! – чуть ли не в один голос воскликнули сидевший в противоположном углу стола Корнюшенко и Хохлов.
Дедов молча переглянулся с Бурнусовым. Затем, уже иным взглядом, посмотрел на Духона. Александр прочитал в нем нескрываемый укор. Сам он внимательно следил за Таней, ожидая, скажет ли она сейчас про «подводную» часть меморандума. Однако та была явно занята изучением лиц присутствующих.
– Позвольте продолжить, – вновь прозвучал голос Огнева. – Должен сказать, что Президент умеет держать слово. В этом я глубоко убежден. Так, собственно, и было в первое время. Но потом пошло-поехало. Что поделаешь, королей играет свита… Это к вам не относится, Борис Николаевич.
Огнев сделал уважительный поклон в сторону Уралова.
– Чего уж?! – похоже, хихикнул тот. – Знаю я вас, ребятки… – А про себя подумал: «Вы, ребятки, не меняетесь. Продолжайте думать, что я был в ваших руках марионеткой…»
– В итоге вы хотите сказать, что Президент перестал играть отведенную ему шесть лет назад роль? – спросил Корнюшенко.
– Я бы не назвал президентский пост ролью. Хотя в известном смысле это тоже – роль, – философски заметил Огнев. – Просто Президент перестал выполнять определенные договоренности. Например, по персоналиям, которые, предполагалось, останутся работать с ним как некие гаранты переходного периода. Все, надеюсь, понимают, о ком я говорю. В частности, о бывшем премьере и присутствующем за нашим столом бывшем главе Администрации, господине Дорошине, равно как и о господине Суворове, которого, грубо говоря, тоже «схарчило» ближайшее президентское окружение.
– Что означает ваш термин «переходный период»? – вновь проснулся Бурнусов. В его голосе слышалась подчеркнутая подозрительность.
– А то и означает – переходный период, он и есть переходный. Или вы, господа, не считаете, что после сверхбурных девяностых годов не нужен был некий умиротворительный период?
Огнев вновь решил апеллировать к Уралову.
– Именно так. Я поручил преемнику отпущенные ему восемь лет нежно держать страну. Без потрясений и конфронтации. В русле, определенном меморандумом! В соответствии с договоренностями, па-ни-ма-ешь. Куда там?! Была Чечня, теперь – и Дагестан, Ингушетия, Осетия… Трагедия за трагедией. А по телевизору одни хохмочки – зеркала кривые и прямые… На кухнях опять судачат, что со страной будет… И до меня такие разговоры доходят… Будет менять Конституцию – не будет. Но позвольте, это что же, в противовес нашим договоренностям?! Как понимать?! Переделить собственность не успели? – Уралов не на шутку завелся.
Сидящая рядом с ним Таня попыталась его успокоить, но это ей не удалось.
– Я разве не понимаю, что не в преемнике дело. Заигрались его советчики, помощнички… Огнев прав.
– Папа, успокойся, – уже не сдерживая себя, попыталась остановить его дочь.
Борис Николаевич тяжело повернулся в кресле и замолчал. Было непонятно – то ли у него пропал запал, то ли он болезненно осознал собственную беспомощность перед реальностью. На самом деле он вдруг отчетливо вспомнил, как к нему впервые пригласили преемника. Кажется, рядом были Таня, ее муженек, Эленский. Впрочем, это не так важно, кто был тогда рядом. Важно, что преемник ему искренне понравился. Глаз в сторону не отводил, как некоторые. И обо всем говорил просто и недвусмысленно четко. Дескать, не подведу, Борис Николаевич, если уж вы так решили. И если действительно другой кандидатуры нет.
– Ты как считаешь, дочка? – Уралов обратился тогда к Тане. – Состоится ли новый Президент?
Та явно не ожидала такого прямого вопроса и даже растерялась. Тогда ни в ее голове, ни у ее близких мужчин еще не сформировалась та самая «подводная» часть меморандума. Она как-то по-новому взглянула на будущего кандидата в Президенты. Словно вопрос отца добавил ей персональной ответственности за то, что произойдет опосля.
– Вы какой-то уж очень правильный, – вдруг выпалила она, обратившись непосредственно к преемнику. – Хоть бы часы стали носить на правой руке. Какое-никакое, а различие… – И уже повернувшись к отцу, твердо сказала: – Я лично верю, папа. Но не мне решать.
Из скоротечных и сумбурных воспоминаний Уралова вывел прозвучавший, как барабанная дробь в раю, звонок мобильного телефона.
Все дружно стали переглядываться: мол, кто мог позволить себе забыть «вырубить» аппарат?
Духон тоже стал осматриваться: пока не понял, что телефон звонит в его собственном кармане.
– Прошу прощения. – Он вытащил телефон и отошел подальше от стола.
– Пожалуйста, если можно, недолго, – попросил его вдогонку Дорошин.
Но просьба оказалась явно напрасной, так как Духон уже через несколько минут вернулся к столу.
– У меня для вас новость, господа. Только не знаю, хорошая или плохая, – сообщил он, хитрым взглядом посматривая на гостей.
– Что там у вас, товарищ банкир? – поинтересовался Борис Николаевич. Он явно был недоволен, что прервали, как ему казалось, важные воспоминания.
– Бывший банкир, – ничуть не смутившись, поправил Александр Уралова. – Ныне пенсионер. – А новость следующая. Звонил небезызвестный всем нам Борис Платонович Эленский. Он оказался тут неподалеку. И я пригласил его к нам. Как-никак, один из идеологов меморандума, судьбу которого мы собрались здесь обсудить.
Про собственную персону Духон скромно умолчал.
– Я выйду его встречу, – тоном, не терпящим возражений, сказал он и попросил дворецкого вывести его из виртуального сада.
Стоило ему оказаться за пределами декораций Мартена, как хозяева бросились ему навстречу.
Месье Люк, почесывая свою бородку, что для тех, кто его хорошо знает, означало высшую степень задумчивости, вежливо спросил:
– Как вы думаете, месье Александр, когда все же можно будет подавать ужин?
– Простите, дорогой Люк, но как на духу – понятия не имею.
Поскольку Табачникова рядом не оказалось, перевела Мила, которая всем своим видом показывала, как ей тоже не терпится скорее приступить к ужину с такими интересными гостями.
– Понимаю. Понимаю, – все еще сосредоточенно почесывая свою не очень-то опрятную бородку, согласился месье Мартен. – Что ж, будем ждать.