Большой дубовый стол был заставлен едой, бутылками с остатками водки и виски, пепельницами, полными недокуренных сигарет.
В дальнем углу, по соседству с дверью в сауну, уже скопилась груда использованных простыней, от которых и несло как с помойки.
С телеэкрана, висевшего под потолком, доносилось эхо какого-то футбольного матча, но сам матч никто не смотрел. Отчасти оттого, что экран просто нельзя было разглядеть из-за повисшего под потолком густого сизого дыма. Отчасти – футбольный репортаж был лишь звуковым фоном разговора, явно не предназначенного для чужих ушей.
– Вы мне все-таки объясните, как могло случиться, что все наши усилия из-за какого-то никем не читанного и даже не виданного меморандума могут превратиться в мираж, дурацкие фантазии дилетантов?
Те, кто следил за выражением лица человека, взявшего на себя роль старшего, бесспорно, обратили внимание на его подчеркнутую брезгливость при произнесении слова «меморандум».
Говоривший носил очки, но как раз в этот момент снял их и картинным жестом, не скрывая раздражения или даже гнева, бросил на стол. К счастью, они опустились не в салат и не в блюдо со студнем, а предусмотрительно точно – на скатерть.
Вопрос, прозвучавший из уст заместителя директора ФСБ Петра Семеновича Кушакова, одного из близких друзей Президента, был адресован человеку, состояние которого можно было диагностировать двумя словами: крепко пьян.
Но так мог подумать человек, не посвященный в тонкости общения присутствующих. Крепко пьяными они бывали довольно часто, но случалось подобное совсем в другом кругу. Это в пору президентства Бориса Николаевича Уралова пили, не боясь быть пьяными. И алкогольного куража в своем обществе не скрывали.
Сейчас в чиновничьей среде все обстояло иначе. Пить – пили, но этим не бравировали и в любой ситуации старались держать себя в руках.
Так что седоватый, но еще не старый мужчина, которому был адресован вопрос, не нуждался ни в рассоле, ни в купании в ледяной воде.
– Спросите у тех, кто стряпал ту бумагу. Это будет по адресу. А заодно и у оперативников, которые у себя под носом пропустили большой щелбан. Как же! Они были по горло заняты тем, что помогали олигархам выбрасывать на свет божий компромат друг на друга! Или я не прав? – довольно резко парировал начальник аналитической группы ФСБ полковник Мацкевич.
По складу своего характера он был совершенно чужд соблюдению любой иерархии, тем более якобы в своем кругу. Что, разумеется, не нравилось многим.
Леонид Сергеевич Мацкевич давно приучил сослуживцев, что всегда называл вещи своими именами. И от этого многим, в том числе и любителям попариться, становилось жарче, чем в сауне.
– Не надо кидать камни в мой огород, – немедленно огрызнулся его сосед по парилке, руководитель оперативного управления ФСБ Анатолий Петрович Попов, который был старым знакомым Кушакова еще со времен прежней службы в питерском управлении КГБ. Сейчас же ему совсем не хотелось ударить перед другом и начальником в грязь лицом, хотя вопрос Кушакова больше был по его части. – Тогда самого не закидают. Библию читал? И не надо тут про олигархов. Иных уж нет, и других не будет.
– Читал, и пораньше тебя. А что мне говорить – решу сам, – похоже, озлобился Мацкевич.
Однако на этот раз заводиться особо не стал, так как прекрасно понимал, что его вынужденный оппонент в действительности вряд ли в чем виноват. Слишком серьезная команда заварила всю эту кашу с меморандумом. Не чета, кстати, нынешней будет. Но вслух свою мысль не стал развивать.
Он перехватил недобрый взгляд Кушакова, который, слушая эту словесную перебранку, поймал себя на мысли, что ему совсем неинтересны тонкости работы спецподразделений. Его стихией всегда были политические манипуляции и, особенно в последнее время, интриги внутри постепенно формирующейся питерской команды политиков.
Если бы не предстояло докладывать наверх, они вообще вряд ли доверились бы Кушакову. Но докладывать было надо. Причем самому Президенту. Иного, как говорится, не дано. Вот почему и решили, прежде чем пустить информацию по служебным каналам, обсудить ее в неформальной обстановке. А Кушаков был именно тем человеком, который мог все преподнести Президенту как надо и сделать это раньше, чем другие. В аппаратных играх подобный маневр называли скромным глаголом – вскрыть нарыв.
– Что, собственно, произошло? – вызывающе спросил Попов. – Пьяница-губернатор насочинял историю о неком меморандуме, который он якобы подписывал аж три года назад в компании нескольких чиновников самого высокого ранга, включая самого Уралова.
– А нельзя ли уточнить? – попросил кто-то.
– Отчего же, можно.
Попов напряг затуманенную алкоголем память.
– Точно, упоминался Дорошин, он якобы собирал подписи. Сосед Листова по Дальнему Востоку губернатор Корнюшенко. Он, кстати, на той же пьянке косвенно подтвердил, что по его просьбе и самого Дорошина привлек этого золотого магната. Упоминался еще нефтегазовый король Огнев, олигарх Эленский, будь они неладны. Что нес Листов, нам доподлинно неизвестно… Поток сознания…
Кушаков хотя и старался держать себя в руках, но водочные пары все же делали свое дело. Злоба так и пылала в нем.
– Ничего мы не знаем. Всех, кто его подписал, не знаем. Содержания этого меморандума не знаем. Для чего он задуман – тоже не знаем. Послушать Листова, так для него главное, что он оказался в такой компании и вот, дескать, какой крутой.
Это – первое! А второе, если верить его болтовне, Дорошин и иже с ним придумали такую заморочку, которая якобы не позволит переломать хребет их дерьмократической братии. Заметьте, никому! Это, стало быть, его, жулика и коррупционера Листова, ни мы, ни Президент, ни Председатель Правительства, не можем остановить! Руки, дескать, коротки.
– Простите, но вы, Петр Семенович, как-то странно все видите, – вмешался Мацкевич. – Мои аналитики, если продраться через мат-перемат монолога Листова и его элементарную неспособность четко излагать свои мысли, увидели кое-что серьезнее ломки чужих хребтов.
Да. Листов – коррупционер. Хотя и это пока никем не доказано. Да, с такими чиновниками, как он, надо бороться. Кто спорит?! Но судя по запомнившимся ему фамилиям, все это не похоже на заговор недоумков. Да и зачем людям, облеченным властью, «заговариваться»?
Из этого посыла, да и ряда других нюансов мы сделали отличный от вашей точки зрения вывод. Суть его в том, что три года назад, также накануне выборов 2000 года, некая группа явно не рядовых людей строго конфиденциально обсуждала, как сложится будущее нашей страны. Еще раз обращаю внимание, что обсуждала не в правительстве, не на Президентском совете, не в Думе или Совете федерации, а у кого-то на даче или, я не удивлюсь тому, тоже в бане.
Мацкевич почувствовал себя в своей тарелке, будто, наконец, занимается привычной для своей группы аналитической пристрелкой. Он увидел, что завладел вниманием банной аудитории – людей, обернутых белыми простынями. Даже хмель, как показалось ему, у всех как ветром сдуло.