— Он, должно быть, спятил.
Радл кивнул головой и подошел к буфету, чтобы налить еще коньяка.
— Мне думается, вы не первый это говорите.
— Ну хорошо, — сказал Штайнер, — посмотрим на это с чисто практической стороны. Для того чтобы дело удалось, потребуется высокодисциплинированная команда, которая будет действовать как один человек, думать как один. Именно такой отряд у нас есть. Мои парни были в аду и вышли из него. Крит, Ленинград, Сталинград и несколько других мест. Я с ними прошел каждый шаг. Макс, бывают случаи, когда мне не приходится даже отдавать команду.
— Я это прекрасно понимаю.
— Так как же, черт побери, будут они действовать, имея аутсайдера, да еще такого, как Престон? — Он взял карточку, которую ему передал Радл, и потряс ею: — Мелкий жулик, позер, играющий всю жизнь даже перед самим собой. — Он с отвращением отбросил карточку. — Он даже не знает, что такое настоящая солдатская служба.
— И что гораздо важнее, как мне кажется, — вставил Риттер Нойманн, — он никогда в жизни не прыгал с парашютом.
Радл вынул русскую папиросу, Нойманн поднес ему спичку.
— Я думаю, Курт, что сейчас у вас эмоции берут верх над здравым смыслом.
— Ладно, — сказал Штайнер, — моя американская половина ненавидит это вшивое отродье, потому что он предатель и перебежчик, а моя немецкая половина тоже не очень-то к нему расположена, — он раздраженно покачал головой. — Послушайте, Макс, вы представляете себе, что такое тренировка прыжков с парашютом? — Он обернулся к Нойманну: — Расскажи ему, Риттер.
— Чтобы получить значок парашютиста, надо сделать шесть прыжков и еще не меньше шести в год, чтобы сохранить его, — сказал Нойманн. — Это требование одинаково для всех, от рядового до генерала. За прыжки платят от шестидесяти пяти до ста двадцати марок в месяц, в зависимости от чина.
— Значит? — спросил Радл.
— Чтобы заработать их, тренируешься два месяца на земле, первый прыжок делаешь один с высоты шестисот футов. После этого пять групповых прыжков в разное время суток, в том числе и ночью, все время снижая высоту, и наконец грандиозный финал. Прыжок с девяти самолетов одновременно со сбрасыванием техники в боевых условиях с высоты менее четырехсот футов.
— Впечатляюще, — сказал Радл, — но Престону-то спрыгнуть надо только один раз, правда ночью. К тому же на протяженное и удлиненное побережье. Отличная зона приземления, как вы сами признали. Я бы считал, что нет необходимости хорошо тренировать его ради одного прыжка.
Нойманн в отчаянии обернулся к Штайнеру:
— Что еще ему сказать?
— Ничего, — ответил Радл, — потому что Престон полетит, так как рейхсфюрер считает это удачной идеей.
— Ради бога, — сказал Штайнер, — это же невозможно, Макс, неужели вы не понимаете?
— Я возвращаюсь утром в Берлин, — ответил Радл, — поедем со мной, и скажите ему сами, если вы так настаиваете. Может, лучше не ехать?
Штайнер побледнел:
— Черт бы вас побрал, Макс, я не могу, и вы знаете почему. — Какое-то мгновение казалось, что он не может говорить. — Мой отец — как он? Вы его видели?
— Нет, — сказал Радл, — но рейхсфюрер поручил мне сказать вам, что в этом деле вы имеете его личную гарантию.
— А что, дьявол побери, это должно означать? — Штайнер глубоко вздохнул и иронически улыбнулся: — Я знаю одно. Если нам удастся захватить Черчилля, которым — теперь я могу вам это сказать — я всегда восхищался, и совсем не потому, что у нас обоих матери американки, то мы в любой момент можем спрыгнуть на штаб гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и захватить этот кусок дерьма. Если подумать, то — неплохая идея. — Он усмехнулся Нойманну: — Как ты думаешь, Риттер?
— Значит, вы берете его? — быстро спросил Радл. — Я говорю о Престоне.
— Да возьму я его, — сказал Штайнер, — только к тому моменту, когда я кончу его тренировать, он пожалеет, что родился на свет. — Он повернулся к Нойманну: — Ладно, Риттер. Приведи его, и я покажу ему, через какой ад предстоит пройти.
В прошлом, когда Гарви Престон был актером, ему как-то пришлось играть в знаменитой пьесе «Конец пути» доблестного юного британского офицера времен первой мировой войны. Храбрый, уставший от войны молодой ветеран, старый не по годам, способный встретить смерть с усмешкой на лице и со стаканом, поднятым, хотя бы символически, в правой руке. В конце пьесы накат землянки проваливался, занавес падал, и Престону надо было просто подняться и идти в артистическую уборную смывать кровь.
Но теперь все происходило на самом деле. Ему стало жутко, я внезапно затошнило от страха. Дело было не в том, что он потерял веру в способность Германии победить. Он безоговорочно верил в это. Просто он хотел остаться в живых и самому увидеть этот славный день.
В саду было холодно. Гарви нервно ходил взад-вперед, куря сигарету и с нетерпением ожидая появления хотя бы какого-нибудь знака из фермерского дома. Нервы его были напряжены. На пороге кухни появился Штайнер.
— Престон, — позвал он по-английски, — войдите.
В гостиной Штайнер, Радл и Нойманн стояли вокруг стола с картами.
— Господин полковник, — начал Престон.
— Заткнись, — холодно бросил ему Штайнер и кивнул Радлу: — Приказывайте.
Радл официально произнес:
— Унтерштурмфюрер Британского свободного корпуса Гарви Престон, с этого момента вы считаетесь в полном и абсолютном подчинении подполковника парашютного полка Штайнера. Это непосредственный приказ самого рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Понятно?
В глазах Престона Радл мог быть одет в черный капюшон, потому что слова его прозвучали как смертный приговор. На лбу у него выступил пот, когда он повернулся к Штайнеру и заикаясь сказал:
— Но господин полковник, я никогда не прыгал с парашютом.
— Это самый меньший из ваших недостатков, — угрюмо ответил Штайнер, — но уж поверьте мне, мы всеми займемся.
— Господин полковник, я должен протестовать, — начал Престон, но Штайнер обрушился на него, как меч.
— Заткнись и поставь ноги вместе. Учти на будущее: будешь говорить только тогда, когда к тебе обратятся. — Он обошел Престона, который встал по стойке «смирно». — Все, что ты сейчас представляешь собой, — это балласт. Ты даже не солдат, так, красивая форма. Но придется постараться измениться, верно? — В гостиной стояла тишина, и Штайнер совсем тихо повторил вопрос на ухо Престону: — Верно?
Своему голосу он придал такую угрозу, что Престон поспешно ответил:
— Да, господин полковник.
— Хорошо. Теперь мы понимаем друг друга. — Штайнер опять встал лицом к нему: — Первое. Мы, четверо в этой комнате, единственные, кто знает цель, ради которой мы собрались в Ландсвоорте. Если по твоей вине еще кто-нибудь узнает, прежде чем я сам найду нужным рассказать, я расстреляю тебя. Понял?