– Если быть откровенным, то нет... – неприлично зевнув, ответил Холмов. – Но знаете ли, меня это не пугает! Мне не привыкать отвечать на каверзные вопросы!..
– Да уж, дедуля, в этом ты преуспел!
Внучка в очередной раз не преминула подколоть деда.
Но на сей раз Сергей Михайлович пропустил мимо ушей обидную реплику. Он увлечённо всматривался в зелёные лесопосадки по обочинам дороги, уже подсвеченные мириадами красочных огней и рождественских украшений. Внезапно нахлынувшая ностальгическая грусть всё настойчивее воскрешала в его памяти дни своего первого приезда в Лондон, такого далёкого и одновременно такого близкого 1984 года... Лондон тогда тоже готовился встречать Рождество, а на сердце была весна. Он был тогда сравнительно молод, а, главное, рядом была она – его первая и последняя любовь. Зачем он тогда улетел от неё в Шотландию, к этому Блейку? Он никогда себе этого не простит.
Холмов вдруг захотел уточнить у баронессы, обязательно ли ему лететь за океан, но сдержался. Не та ситуация. Ну а потом всё пошло кругом – лекция, вопросы, боль, госпиталь...
Баронесса Флетчер появилась в госпитале совершенно неожиданно. Энергичным шагом она прямиком проследовала к постели больного, держа в руках плетеную корзину с фруктами.
– Это вам витамины, – пояснила она. – Очень прошу, не надо нас так пугать! Все ваши лондонские поклонники и поклонницы в полном отчаянии! Так что хватить хандрить!
На лице Холмова отразилась вымученная улыбка:
– Спасибо, Маргарет, за заботу. Мне уже гораздо лучше...
– Знаю, знаю. Я уже пообщалась с врачами, и они в один голос утверждают, что с сердцем у вас всё в полном порядке. – Баронесса говорила таким уверенным тоном, что создавалось впечатление, будто именно она является лечащим врачом русского пациента. – Да, кстати. Почти все наши друзья уже съехались в Лондон и передают вам привет с наилучшими пожеланиями. Вы не забыли, что скоро надо собираться в дорогу? Так что вам как можно скорее надлежит быть полностью в форме.
При этих словах гостьи Алёна навострила ушки.
– Я помню, дорогая Маргарет, но... – промямлил Холмов.
– Никаких «но». И вообще, я дам вам хороший совет! Лучший способ решения любой проблемы – это выбросить её из головы! – Баронесса намеренно не конкретизировала, какую из проблем она в данном случае подразумевала.
Как ни странно, именно её добрый совет «выбросить проблему из головы», напротив, живо воскресил в памяти Холмова злополучный эпизод в Кембридже.
...Его выступление уже приближалось к концу. Однако приглашённые на лекцию нобелевского лауреата телевизионщики, фоторепортёры и пишущая братия были разочарованы. Острой дискуссии, которая ожидалась, не получилось.
Сам Холмов был доволен собой: всё шло отлично. И даже когда из зала стали поступать острые вопросы, он не испытал особых затруднений. В свойственной ему манере, словоохотливо и вполне уверенно Холмов придавал своим ответам обобщённо-обтекаемую форму.
Особенно живо присутствующие интересовались отношением оратора к недавним трагическим событиям в России и Лондоне. Но тот дипломатично сводил всё к одному: надо дождаться результатов следствия. Относительно же своих личных предположений Холмов также осторожно и обтекаемо заявил, что видит во всём этом злой умысел неких деструктивных сил внутри страны и, возможно, за рубежом, пытающихся дестабилизировать политическую и экономическую обстановку в российском обществе накануне предстоящих парламентских и президентских выборов.
Уже в конце мероприятия с места поднялся почтенного вида пожилой мужчина с клинообразной бородкой и в старомодном пенсне.
– Профессор истории доктор Мортон, – дружелюбно улыбаясь, представился он. – Мистер Холмов, позвольте задать вам вопрос, так сказать, личного характера...
– Пожалуйста, профессор, – с готовностью отозвался оратор. Он знал, что этот последний вопрос являлся «специальной заготовкой» баронессы.
– В этом году вам исполнилось семьдесят пять лет. Как говорится, дата круглая, время подводить определённые итоги. – Профессор закашлялся, видимо вспоминая заученный вопрос. – Как вы сегодня, с высоты своего возраста, оцениваете пройденный жизненный путь?..
И тут случилось непредвиденное. В тот момент, когда Холмов уже готовился отвечать, в глубине зала неожиданно возникла фигура крупного, рыжего мужчины. Не дожидаясь, пока ему предоставят слово, он громко и внятно произнёс по-русски:
– Господину Холмову ещё рано подводить итоги, господа. Мне как специалисту по новейшей российской истории хотелось задать единственный конкретный вопрос и получить на него такой же конкретный и внятный ответ.
Первыми отреагировали телевизионщики. Зачехлённые объективы камер были открыты и мгновенно наведены на Холмова и историка.
– Слушаю вас, господин... э... э... вы, кстати, не представились, – ощутив внезапно непонятную тревогу, мгновенно напрягся Холмов.
Тут и возник жуткий вопрос о немецком кредите и о том, куда исчезли огромные средства.
Услышав вопрос, Холмов внезапно побледнел как полотно и истерическим голосом закричал:
– Это провокация! Кто вам наплёл такую чушь?! Не было никакого кредита! Кто вас подослал?!
– Это не ответ, господин Холмов. У меня имеется копия соответствующего документа! – потрясая в правой руке листом бумаги, продолжал выкрикивать Зоммер.
– Это фальшивка, – неожиданно упавшим голосом вновь произнёс оратор и, схватившись за сердце, стал медленно сползать вниз.
Сорвавшись с места, Алёна бросилась к кафедре.
– Дедуля, что с тобой?! Дедуля, умоляю!..
В зале поднялся невообразимый гвалт. И только баронесса Флетчер вела себя как и подобает «железной леди». Она жестом подозвала своего помощника.
– Какие будут распоряжения, мадам? – запыхавшись, спросил он.
– Больного госпитализировать. Все предстоящие лекции господина Холмова отменить. В госпитале, куда вы его сопроводите, передайте мою просьбу – больного надо срочно поставить на ноги до... – тут баронесса осеклась, вспомнив о предстоящем вояже во Флориду.
Сейчас, лежа на больничной койке и вспоминая позорные минуты Кембриджа, Холмов окончательно впал в отчаяние. В нём с новой силой заговорили обиды и разочарования. Внезапно больной инстинктивно почувствовал потребность исповедаться, излить кому-нибудь душу. То ли сам бог, то ли мать-природа подсказывали путь избавления от засевших в его сознании комплексов вины.
Рядом была лишь внучка – несмотря на подкалывания, самое близкое и родное существо на свете. Холмов почемуто вдруг уверовал, что именно Алёна должна выслушать его исповедь, понять и простить деда...
– Лёленька, внученька моя милая, – позвал он. – Я должен сказать тебе нечто очень важное...
– Слушаю тебя, дедуля, – с готовностью отозвалась Алёна и со стаканом ананасового сока в руке присела на постель деда.