Сафронов слушал без интереса, считая дурным тоном вслух задаваться такого рода вопросами, порожденными, как он полагал, недостатком образования.
— Этот мир, — повторил Иван Дмитриевич, — что он есть для всех нас, живущих в нем один краткий миг между рождением и смертью?
Ветер опять прошел по верхушкам деревьев. Молчание затянулось, и Сафронов, по слабости характера не умевший выдерживать долгие паузы, спросил:
— Так что же он все-таки собой представляет, наш мир?
— Дом свиданий, — ответил Иван Дмитриевич. — Встретились, расстались, а повстречаемся ли там, — махнул он рукой в сторону Большой Медведицы, — бог весть.
Он последний раз взглянул на небо, пытаясь угадать, какая завтра будет погода, повернулся и пошел к дому. Верная Каллисто никогда не гасила огонь в своей спаленке, а его спальня второй год была пуста, ни одно окошко не светилось ему навстречу.
Тот жетончик, который Нина Александровна оставила в «Аркадии», чтобы сбить с толку полицию, Иван Дмитриевич на следующий день после поминок незаметно забросил в Фонтанку и стал терпеливо ждать, когда Ванечке наскучит второй, найденный в лесу. Тогда можно будет потихоньку, без скандала, избавиться и от него.
Прошло четыре дня, на улице Ванечка по-прежнему таскал свою штучку в кармане, днем клал ее в коробку из-под халвы, а на ночь засовывал под подушку, но кое-какие признаки говорили о том, что охлаждение уже близко.
Однажды, вернувшись со службы домой и зайдя в детскую, Иван Дмитриевич обратил внимание, что возле заветной коробки сегодня почему-то не выставлены часовые. Егеря, неусыпно стоявшие здесь день и ночь, валялись в груде кубиков.
— Что, — спросил Иван Дмитриевич, — караул устал?
Он заглянул в коробку и невольно вздрогнул. Жетончик превратился в большого черного жука с торчащими из спины подкрыльями.
— Вот те раз! Где же твоя штучка?
Смущаясь, Ванечка объяснил, что поменялся во дворе с соседским мальчиком. Во взгляде сына читался немой вопрос: не продешевил ли?
— Жук лучше, — осторожно сказал Ванечка.
— Гораздо лучше, — с радостью согласился Иван Дмитриевич.
— Он ведь живой.
— Конечно.
Подошла жена. Иван Дмитриевич притянул ее к себе, все втроем они присели над коробкой и смотрели. Жук был квелый, Ванечка успел потерзать его своей любовью. Он лениво шуршал по дну своими мохнатыми лапками, а за окном шелестел дождик. Бабье лето кончилось, наступила осень.