— Можешь вычесть из моего мизерного заработка.
2 сентября, среда.
Цыплят по осени считают.
В здании городского совета состоялось заседание Бустерс-клуба, проходившее за ланчем. Комитеты отчитывались о ходе подготовки к Фестивалю Марка Твена, назначенному на октябрь. Намечались парад, кадриль, лекции, конкурсы и многое другое. «Президентскому» люксу на третьем этаже пикакского отеля решено было присвоить имя писателя. Высказывались предложения назвать в его честь и одну из улиц, но оно не вызвало у горожан энтузиазма. Они жаловались, что постоянное переименование улиц приводит к путанице и лишним затратам. Квиллер почтил заседание своим присутствием и съел непременный суп с сандвичем, но от каких-либо комментариев и предложений воздержался.
3 сентября, четверг.
И на собачьей улице бывает праздник.
Крупным событием в жизни сиамцев стал приезд грузовика, доставившего стулья для бара.
Раньше у стойки стояли табуреты; они были немногим удобнее скамеечек, на которых сидят доярки, и всё-таки гости Квиллера предпочитали скорее ёрзать на них, нежели утопать в глубоких креслах. Новые предметы меблировки обладали целым рядом преимуществ. У них были спинки, мягкие сиденья, и они вращались. Табуреты тут же отправили на дешёвую распродажу.
Как только грузчики уехали, явилась «инспекция». Два влажных носа тщательно исследовали каждый дюйм новой мебели, после чего оба проверяющих свернулись на мягких сиденьях и крепко уснули.
Стулья заказала Фрэн Броуди, помощница Аманды и, что не менее важно, дочь шефа полиции и одна из самых блестящих молодых жительниц Пикакса. А в пятницу она обещала провести Квиллера по восстановленному отелю и всё ему показать.
4 сентября, пятница.
Маленькую лошадь легко чистить.
Квиллер покормил кошек, налил им свежей воды, вычесал их, вычистил их туалет и дал наставление на день: «Не забудьте помыть за ушами. Пейте побольше воды — это полезно для организма. Ведите себя прилично». Сиамцы смотрели на хозяина пустым взглядом, ожидая, когда он уйдёт и можно будет наконец забраться на стулья и спокойно выспаться.
Себе на завтрак Квиллер подогрел булочку и, прихватив её вместе с кружкой крепчайшего кофе, приготовленного в автоматической кофеварке, отправился в свой кабинет на первом полуэтаже. Там он закончил очередную колонку, которую задумал как иронический трактат о достоинствах и недостатках домашней сантехники. Только Квиллер был способен, не скатываясь в «сортирный» юмор, написать тысячу слов на столь деликатную тему, чтобы было интересно и познавательно.
Он вручил статью главному редактору, принявшему её со скептической миной, перекинулся парой шуток с сотрудниками отдела городских новостей, перехватил пару гамбургеров в закусочной Луизы и порылся в пыльных залежах букинистической лавки. Тем не менее на свидание с дизайнером в отель он прибыл раньше назначенного времени.
После того как в этом историческом здании прогремел взрыв, Фонд Клингеншоенов выкупил его у прежнего владельца, и Квиллер настоял на том, чтобы оформление отеля поручили местному дизайнеру. Поджидая Фрэн Броуди, он перешёл на противоположную сторону улицы, чтобы оценить общий вид гостиницы. Три центральных квартала по ходу Главной улицы были памятником той эпохи, когда шахты Мускаунти ещё работали на полную мощность. Куда ни кинь взгляд, один сплошной камень. Уличная перспектива выглядела безрадостной, пока не было принято решение обновить облик города. Щебёнку на мостовых заменили брусчаткой, вдоль тротуаров высадили молодые деревца и установили большие вазоны с петуниями, за которыми добровольно ухаживали сами жители.
В середине квартала раньше высился мозоливший всем глаза уродливый трехэтажный куб из гранита — единственный в городе отель. Его возвели на месте деревянной постройки, сооруженной в 1870-е годы и уничтоженной пожаром в 1920-е. В гостинице в основном селились приезжие. Изрядная мрачность убранства искупалась чрезвычайной чистотой. Местные остряки шутили, будто служащие так драят ванны, что уже содрали с них всю эмаль.
После того как психопат из Центра взорвал гостиницу, потребовался целый год, чтобы восстановить здание, переоборудовать его и переименовать. Два журнала общенационального значения уже изъявили желание прислать своих фотографов.
Окна, которые прежде сиротливо взирали на Главную улицу, были теперь снабжены деревянными ставнями цвета ржавчины. Парадный вход выглядел гораздо привлекательнее: широкие ступени вели к красивым двойным дверям с панелями из гравированного стекла. А по всему фасаду к стене были прикреплены буквы из нержавеющей стали:
ОТЕЛЬ «МАКИНТОШ»
Как было известно всем жителям округа, фамилию Макинтош носила в девичестве мать Квиллера. Если бы она не стала во время войны одной из добровольных помощниц фронту, если бы не встретилась в столовой с Франческой Клингеншоен, если бы они не сделались близкими подругами, не было бы никакого отеля «Макинтош». Ещё мальчиком Квиллер писал письма «тёте Фанни». После смерти матери и разного рода личных неурядиц он возобновил переписку и в результате — неожиданно для себя самого — оказался единственным наследником Франчески.
От этих приятных грёз его оторвал не менее приятный женский голос:
— Ну и как тебе это заведение?
Он проглотил стоявший в горле комок.
— Фрэн, если бы мать видела!
— Погоди, ты ещё не был внутри! Дождавшись просвета в потоке машин, они перебежали улицу. У подножия широкой лестницы Фрэн начала свою лекцию:
— Это парадный вход. На автомобиле удобней подъезжать с задней стороны: там есть стоянка, и оттуда попадаешь прямо к лифтам.
— К лифтам? Их несколько? — спросил он в приятном удивлении.
— Два. Не лифты, а мечта! Не дребезжат, не дергаются, не застревают между этажами. Просто поразительно!.. Прежде чем войдём, я хочу дать тебе общее представление. Интерьер выполнен в духе того периода когда декоративно-прикладное искусство переживало расцвет. Ты о нём знаешь?
— В общих чертах.
— Период между викторианской эпохой и ар-деко двадцатых — тридцатых годов. В Англии это направление возглавил Уильям Моррис, в Шотландии — Чарльз Ренни Макинтош, в США — Густав Стикли. Их произведения и эскизы хранятся в частных коллекциях и музеях всего мира. При оформлении помещений отеля мы воспользовались их эскизами, несколько видоизмененными. С этим все ясно?
— Всё ясно. Двигаемся дальше.
У входных дверей Квиллер задержался.
— Старина? — спросил он в восхищении.
— Нет, сделано на заказ в Северной Каролине. Дерево — мореный дуб. Гравировка повторяет рисунок Уильяма Морриса на декоративной ткани.
В вестибюле Квиллер, не склонный поражаться чему-либо, буквально раскрыл рот. Интерьер прямо-таки излучал гостеприимство и был выдержан в тёплых тонах: преобладали цвет ржавчины, мягкий коричневый и земляные оттенки. Повсюду морёный дуб… под потолком балки, которых прежде не было… обитые кожей мягкие кресла с широкими подлокотниками… выложенные керамической плиткой столы… деревянные торшеры с пирамидальными абажурами из слюды и выключателями в виде свисающих цепей. Абажуры рассеивали по всему помещению золотистый свет. Даже новая конторка портье выглядела привлекательно.