– Нынче вечером игра не состоится, – повторил Квиллер. – Ты слопаешь свою солонину, а потом хорошенько вздремнешь.
Репортёр собирался поймать на вечеринке сразу трёх зайцев. Он надеялся завести кой—какие полезные знакомства. Хотел взглянуть на фешенебельную и дорогую «Виллу Веранда». И очень хотел снова повидать Дэвида Лайка. Ему нравилась непосредственность этого человека. Лайк оказался не таков, какими Квиллер представлял себе дизайнеров. Лайк не был ни фатом, ни снобом и с небрежным изяществом, как привычную одежду, носил свою эффектную красоту,
«Вилла Веранда», современное дополнение к городскому ландшафту, была восемнадцатиэтажным зданием, огибавшим край живописного парка; балконы имелись в каждой квартире. Квартиру Лайка переполнял веселый смех и звон бокалов; из скрытых усилителей гремела музыка.
Лайк сказал приятно рокочущим голосом:
– Это ваш первый визит на «Виллу Веранда»? Мы зовем это здание «Реванш архитекторов». Балконы получились чересчур солнечными, чересчур продуваемыми и чересчур грязными. Угольная пыль, которая пролетает через мою гостиную, способна выбить глазное яблоко. Но это престижное местечко. В этом доме живет кое-кто из знаменитостей, среди них несколько слепых на один глаз.
Он сдвинул скользящую стеклянную дверь вдоль стеклянной стены и показал Квиллеру балкон, где металлическая мебель стояла чуть ли не на целую треть в воде, поверхность которой рябил ветер.
– Балконы после каждого дождя дня на три превращаются в болото, – сказал он. – Перила при сильном ветре вибрируют и поют «Аве Мария». И обратите внимание на наш уникальный вид – панораму девяноста двух других балконов.
В самой же квартире царила теплая жилая атмосфера. Всюду виднелись горящие свечи, книги в переплётах из дорогой кожи, экзотического вида растения, картины в солидных рамах и груды подушек, В одном углу журчал фонтанчик. А обои, роскошнейшие из всех когда—либо виденных Квиллером, походили на серебряную солому с узором из павлинов.
В убранстве преобладали восточные мотивы. Квиллер заметил восточную ширму, кривоногие чёрные столы, а в столовой – китайский ковер. На слоях гальки стояли большие таитянские скульптуры, подсвеченные скрытыми прожекторами.
Вот бы нам это сфотографировать, – сказал Квиллер Лайку.
– Я собирался предложить кое-что ещё в этом же здании, – отозвался дизайнер. – Я сделал квартиру Гарри Нойтону – как раз такую pied-a-terre [6] , какие он использует для деловых обедов, но она сделана с большим вкусом и за большие деньги – ими её можно было бы выстлать от стены до стены. И цвета в ней сдержанные – в пастельных тонах. Я выбрал баклажанный, шпинатный и цвет перезрелой дыни.
– А кто такой Гарри Нойтон? – спросил Квиллер. – Я, кажется, слышал это имя.
– Ещё бы вы его не слышали! Воротила бизнеса! Гарри владеет стадионом, парочкой отелей и, вполне вероятно, зданием ратуши.
– Хотелось бы с ним познакомиться.
– Познакомитесь. Вечером он сюда завалится. О чём я и впрямь похлопотал бы, так это чтобы вы сфотографировали деревенский дом Гарри в Холмах Потерянного Озера – весь так вкусно-искусно-современный, – но в семье сейчас неурядицы, так что, может, и не стоит… Знакомьтесь же с гостями. Вот Старквезер – со своей прелестной женой, которая стремится стать пьянчужкой средних лет, – но не скажу, что я её осуждаю.
Партнер Лайка скромно сидел в углу дивана, зато миссис Старквезер ни в чём себе не отказывала. Её стареющее лицо выражало безумное веселье, а костюм её был отчаянно—розового оттенка. Она любовно вцепилась в Лайка, когда он представил ей Квиллера.
– Я влюблена в Дэвида, – заявила она репортёру, описывая бокалом коктейля широкую дугу. – Правда, он просто ошеломителен? Эти глаза! А этот сексуальный голос!
– Полегче, милочка, – сказал Лайк. – Ты что, хочешь, чтобы твой муж меня застрелил? – Он взглянул на Квиллера. – Вот одна из опасностей нашей профессии. Мы так привлекательны…
Едва Лайк вырвался из когтей миссис Старквезер, она вцепилась в квиллеровскую руку и принялась болтать:
– Дизайнеры задают чудные вечеринки! Всегда уйма мужчин! И еда всегда хоть куда! У Дэвида чудный повар. А вот напитки чересчур крепкие. – Она хихикнула. – А вы многих дизайнеров знаете? В них уйма занятного! Так хорошо одеваются, так чудно танцуют! Мой муж – не настоящий дизайнер. Привык торговать коврами. Пересчитывает денежки в фунтах и долларах. А вот у Дэвида – талант! Обожаю Дэвида!
Гости, как понял Квиллер, в основном оказались дизайнерами. Все мужчины были красивы, большинство – молоды. Женщины выглядели далеко не так, но то, чего им недоставало по части красоты и молодости, они восполняли манерами и нарядами, У каждой была своя изюминка. Они осыпали Квиллера комплиментами: без умолку хвалили его за новый журнал, пышность его усов и аромат табака.
Беседа порхала с предмета на предмет, путешествия, мода, редкие вина, балет и сомнительные успехи других дизайнеров. Несколько раз, вызвав бурю негодования, прозвучало имя Жака Буланже.
Никто, как заметил Квиллер, не был расположен обсуждать ноябрьские выборы, призовое знамя страны на скачках или положение в Азии. И никого из гостей, очевидно, не встревожили новости об ограблении Тейта. Они попросту забавлялись тем, что такое возьми да приключись как раз с клиентом Дэвида.
Молодой человек утонченной наружности подошёл к Квиллеру и представился как Боб Орекс. У него было удлиненное аристократическое лицо с изломанными дугами бровей.
– Обычно, – признался он репортёру, – я не слежу за криминальными новостями, но моя семья знавала Тейтов, и потом – меня очаровала статья в сегодняшней газете. Я и понятия не имел, что Джорджи собрал такую коллекцию. Он и Сайни годами никого не принимали! Мама и Сайни в Швейцарии учились в одной школе, вы же знаете.
– Нет, я не знал.
– У семьи Сайни всегда было больше мозгов, чем влияния, – так мама говорит. Все они были учёные и архитекторы. Когда Сайни вышла за богатого американца, для них, пожалуй, это была удача. У Джорджа, по словам мамы, в те дни ещё были волосы.
– Как Тейты сколотили своё состояние? – спросил Квиллер.
– Довольно причудливым и милым способом. Дедушка Джорджа делал монету – чистую монету – на выделке кучерских кнутов. Но мама говорит, что у самого Джорджа никогда не было таланта к бизнесу. Дурачиться он, пожалуй, умел, но – ничего такого, что можно положить в банк.
– Тейт вкладывал всю душу в коллекцию нефриту – сказал Квиллер, – Мне очень не по себе из-за этого грабежа.
– Такое, – надменно сказал Орекс, – случается, когда нанимаешь прислугу по дешевке: Когда был в живых папа, мы всегда настаивали на дворецких-англичанах и горничных-ирландках. У моей семьи тогда водились деньги. Теперь мы выезжаем на наши связях. И я держу на Ривер-стрит лавочку, которая помогает мне отгонять от порога призрак нищеты.