Он не может подойти к телефону!
— Это очень важно! — настаивала Джейн.
— Прошу прощения, но это невозможно. — Дежурный офицер с трудом подбирал слова, подавляя всхлипывания. Всхлипывания! — Он не может подойти к телефону.
— А почему? Где он?
— Прошу прощения… — Снова глубокий вздох и тяжелое дыхание. — Я не могу вам сказать. Я… Мне придется повесить трубку!
Голос дежурного офицера исчез в водовороте эмоций, и связь прервалась.
Дежурный офицер! Само звучание его голоса говорило больше любых слов!
В этот момент время остановилось. Джейн больше не могла ждать, пока раздастся звонок в дверь и появится уверенная фигура с вытянутым лицом, некий Друг вдов и сирот — и официально сообщит ей, что Пит мертв.
Даже посреди болота, среди гниющих сосновых стволов, нефтяных пятен, мертвых стеблей повилики и личинок москитов — все это зловоние пересиливал запах «обгоревшего до неузнаваемости». Когда в самолете взорвалось топливо, температура поднялась настолько, что все, за исключением деталей из самых тугоплавких металлов, не только сгорело; все, состоящее из резины, пластика, целлулоида, дерева, кожи, ткани, мяса, хрящей, кальция, роговицы, волос, крови и протоплазмы, не только сгорело, но и выделило зловонный газ, известный химикам. Это был запах ужаса. Он проникал в ноздри, обжигал носоглотку, впитывался в печень и кишечник, и, казалось, во всей вселенной не было ничего, кроме зловония горелой плоти. Когда вертолет приземлился на трясину, Пит Конрад почувствовал запах прежде, чем люк полностью открылся, хотя они и оказались довольно далеко от места крушения. Остаток пути Конраду и другим членам экипажа пришлось преодолевать пешком. Через несколько шагов вода стала доходить им до колен, затем уже до подмышек. Они пробирались через воду, ил, сквозь лианы и сосновые стволы, но ничто не могло сравниться с запахом. Конраду, двадцатипятилетнему младшему лейтенанту, случилось в этот день быть дежурным офицером безопасности эскадрильи, и ему нужно было провести осмотр места происшествия. Эта эскадрилья являлась его первым местом службы, он никогда раньше не бывал свидетелем крушения, никогда не вдыхал такой омерзительный запах и не видел ничего подобного тому, что его ожидало.
Когда Конрад наконец добрался до самолета — это был SNJ, — он обнаружил, что фюзеляж сгорел и увяз в болоте, одно крыло отвалилось, а крышу кабины расплющило. На переднем сиденье находилось то, что осталось от его друга Бада Дженнингса. Бад, дружелюбный парень, многообещающий боевой летчик, превратился теперь в ужасную поджаренную массу без головы. Голова была сорвана с хребта, словно ананас с черешка, но ее нигде не было видно.
Конрад стоял в болотной трясине, не зная, что ему делать. Пройти двадцать футов по этой грязной жиже было нелегко. Он постоянно смотрел вверх, в хитросплетение сучьев, лиан, пестрых теней и лучей белого света, пробивавшихся сквозь верхушки деревьев. Как бы то ни было, он продолжал идти по воде и тине, и остальные следовали за ним. Он по-прежнему смотрел вверх. Наконец он сумел все выяснить. Поломанные сучья образовали просвет, показывающий, где падал SNJ. Просвет напоминал туннель, проложенный по вершинам деревьев. Конрад и его сопровождающие шли по болоту вдоль этой странной тропы в девяноста или ста футах над головой. «Туннель» сделал резкий поворот — должно быть, здесь оторвалось крыло. Затем просвет пошел вбок и вниз. Они продолжали идти, глядя вверх. Потом они остановились. На стволе зияла огромная сочащаяся рана-порез. Странно. Что это, болезнь дерева? Возле раны, в ветвях, виднелось что-то вроде мешка — как на деревьях, пораженных червями-древоточцами, — и желтоватая творожистая масса. Как будто из-за болезни вытекающий древесный сок загустевал и сворачивался — только это был не сок: виднелись прожилки крови. И в следующее мгновенье Конрад потерял дар речи. Все это видели. Мешок оказался матерчатым подшлемником с наушниками. А творожистая масса — это были мозги Бада Дженнингса. От удара о дерево кабина самолета расплющилась, а голова Дженнингса разлетелась вдребезги, как дыня.
Следуя правилам, командир эскадрильи не стал обнародовать имя Бада Дженнингса, пока не разыщут его вдову, Лоретту, и не отправят компетентного человека сообщить ей весть. Но Лоретты Дженнингс не было дома, и ее не смогли нигде найти. Следовательно, задержка — и более чем достаточно времени для других жен, ангелов смерти, чтобы застыть в ужасе над телефоном. О всех пилотах имелись сведения, кроме двух находившихся в лесу — Бада Дженнингса и Пита Конрада. Один шанс из двух, орел-решка, чет-нечет — и нельзя сказать, что это был необычный день.
Лоретта Дженнингс была в торговом центре. Когда она вернулась домой, ее уже ждала некая фигура — мужчина, мрачный Друг вдов и сирот. И именно Лоретта Дженнингс проиграла в чет и нечет, орел и решку; именно у Лоретты ребенок (а она была беременна уже вторым) останется без отца. Эта молодая женщина прошла через все ужасы, которые воображала — присваивала себе! — Джейн Конрад. И все же эта мрачная шутка судьбы не принесла Джейн облегчения.
В день похорон Бада Дженнингса Пит зашел в чулан и, как было заведено, вытащил свою шинель. Это была самая стильная часть гардероба флотского офицера. Раньше Питу не представлялся случай надеть ее — двубортную шинель из темно-синего мельтона, доходившую почти до лодыжек и весившую, должно быть, фунтов десять. С двумя рядами золотых пуговиц, с большим, красивым отложным воротником и лацканами, с глубокими отворотами на рукавах, со строгой талией и клапаном сзади, идущим от пояса до самого низа. Никогда больше у Пита — и у многих других американцев середины двадцатого века — не будет такого впечатляющего и аристократичного предмета одежды, как эта шинель. На похоронах девятнадцать оставшихся в живых маленьких индейцев — моряки! — торжественно выстроились в ряд в своих шинелях. Они были так молоды! Их розовощекие, совершенно без морщин, лица с гладко выбритыми подбородками храбро высовывались из огромных отложных воротников. Они пели старый моряцкий гимн; мелодия то и дело переходила в странный и печальный минорный ключ, а к тексту был добавлен еще один куплет — специально для летчиков. Он заканчивался так: «О, услышь нас, когда мы возносим молитвы за тех, кто рискует жизнью в воздухе».
Через три месяца еще один пилот эскадрильи разбился и обгорел до неузнаваемости, и Пит снова вытащил свою офицерскую шинель, а Джейн вновь увидела, как восемнадцать маленьких индейцев храбро участвуют в похоронной церемонии. Вскоре после этого Пита перевели из Джексонвилла на военно-морскую базу Патьюксент-Ривер в Мэриленде. Пит и Джейн едва успели там обжиться, как получили известие, что еще один пилот из джексонвиллской эскадрильи — их близкий друг, которого они не раз приглашали на обед, — погиб, пытаясь взлететь с палубы авианосца во время тренировок в нескольких милях от побережья Атлантики. В катапульте, выталкивающей самолет с палубы, упало давление, и машина, тщетно рыча двигателем, рухнула в океан на глубину шестьдесят футов и пошла ко дну, словно кирпич.
Пит перевелся в Патьюксент-Ривер, или в Пакс-Ривер, как говорили военные, чтобы поступить в недавно открывшуюся школу летчиков-испытателей. Это считалось серьезным шагом в карьере юного морского пилота. Теперь, когда корейская война закончилась, все пылкие молодые пилоты просто помешались на летных испытаниях. В армии всегда говорили «летные испытания», а не «испытательные полеты». Реактивные самолеты появились буквально лет десять назад, и в военном флоте постоянно проводились испытания новых реактивных истребителей. База в Пакс-Ривер была основным испытательным центром военно-морских сил.