Это и стало вердиктом: Ширра совершил образцовый полет. Астронавт заполнил всю карту контрольных проверок. Он успешно доказал, что человек может облететь вокруг Земли шесть раз, практически не пошевельнув пальцем, не потратив ни одной лишней унции топлива, ни одного лишнего удара сердца, ни на мгновение не подвергнувшись психологическому стрессу, и опустить космический корабль точно в запланированном месте посреди безбрежного океана. Сигма, сумма, что и требовалось доказать. Оперативное!
Уолли побывал на торжествах в Хьюстоне и Флориде, а также в своем родном городе Ораделле, штат Нью-Джерси, где в его честь устроили праздник. На следующий день он отправился в Белый дом получить поздравления от президента Кеннеди, и тот наградил его медалью «За отличную службу». Правда, церемония была короткой и неформальной и вызвала некоторое разочарование. Немного болтовни, немного улыбок, несколько фотоснимков рядом с президентом в Овальном зале, и все. Это было 16 октября. Через некоторое время Уолли узнал, что как раз тогда Кеннеди получил сделанные с борта истребителя U-2 снимки: Советы строили ракетные базы на Кубе. Президент организовал встречу с астронавтом, только чтобы соблюсти приличия и предупредить распространение слухов о развивающемся кризисе.
Вскоре Конрад начал таскать сумку Гленна и довольно серьезно воспринял эту роль. По сути дела это было единственное, чем он занимался. Когда они вдвоем прибывали в какой-нибудь аэропорт — Сент-Луис, Эйкрон, Лос-Анджелес и так далее, — им требовалось целых пять минут, чтобы пройти сорок футов. На них кидались толпы коллекционеров автографов. Каждые несколько шагов Гленну приходилось опускать свою сумку на землю, чтобы подписать несколько автографов и обменяться с кем-нибудь рукопожатиями. И в этом он был великолепен. Широкая солнечная улыбка на его веснушчатом лице просто озаряла окрестности. Люди вели себя так, словно они были знакомы с ним лично и любили его. Он мой защитник. Он рисковал своей жизнью и бросил вызов русским в небе ради меня. Они настолько обожали его, что было невозможно обойти их, даже если бы у Гленна имелась такая возможность. Поэтому он опускал сумку и раздавал автографы.
Если Конрад нес обе сумки, то они могли двигаться. Гленн на ходу размахивал руками, раздавал автографы, пожимал руки, ослепительно улыбался без малейшей тени раздражения. Что же до Конрада, то ему не приходилось останавливаться и опускать сумки на землю. Он теперь тоже официально числился астронавтом, но не для толп любителей автографов. Для них он был просто парнем, который носил сумки Джона Гленна. Более того, ой сам себя таким ощущал. Именно этим занималась практически вся вторая группа астронавтов: выполняла черновую работу для первой, одной-единственной, «первоначальной семерки». Конрад, в порядке тренировки, занимался еще и тем, что сопровождал Гленна в его поездках. Теперь, когда проект «Меркурий» близился к закрытию, Гленн должен был возглавить проект «Аполлон» — лунную программу, его «область специализации». Он посещал заводы крупных поставщиков, как и в первые дни проекта «Меркурий». Официально специализация Конрада называлась «Оборудование кабины и интеграция систем», но главным образом он… сопровождал Джона Гленна. Когда Джон прибывал на какой-нибудь завод, это выглядело так, будто генерал приехал проинспектировать воинскую часть. К нему как магнитом притягивало всевозможных особо важных персон, чаще всего конгрессменов и сенаторов. Бывало, что сенаторы действительно отталкивали — локтями! бедрами! животами! — с дороги секретарей, фотографов и простых зевак, чтобы оказаться рядом с легендарным Гленном, поговорить с ним и широко улыбнуться. А возле Гленна постоянно находился неизвестный молодой человек, очевидно, слуга героя поединка, или, как это называлось в британской армии, денщик. Это был безымянный лейтенант Конрад, астронавт из группы 2.
А на чем еще мог сосредоточиться военный пилот, восходящий по огромному зиккурату? Конечно, на астронавтике. И теперь, спустя всего лишь три года, было трудно поверить, что собрание, на котором присутствовали Пит Конрад, Уолли Ширра, Алан Шепард, Джим Ловелл и другие в мотеле «Марриотт» в феврале 1959 года, вообще могло состояться. Кто из них не помнил Уолли тем вечером? Уолли! Он взвешивал все «за» и «против», мучаясь над вопросом: увеличит ли космическая программа его шансы получить в командование эскадрилью F-4H? А теперь Уолли — тот самый парень, с которым они катались на водных лыжах в заливе Чизапик и вместе пережили ту черную полосу в Пакс-Ривер, старый добрый шутник, — стоял у самой вершины невидимой пирамиды. Ибо семеро астронавтов «Меркурия» стали истинным братством. За их сиянием вы уже не видели прежних истинных братьев с военно-воздушной базы Эдвардс.
В апреле, когда представители НАСА объявили о наборе второй группы астронавтов, у Конрада и Джима Ловелла были отличные шансы, так как они оказались в числе тридцати одного финалиста, прошедшего первоначальный отбор. Конрад тогда находился в Мирамаре, в Калифорнии, заново проходя ту стадию подготовки флотского пилота, которую уже проходил, — ночные посадки на авианосец. И для такой переподготовки имелись свои причины. Ночные посадки на палубу авианосца были самым обычным делом и, возможно, лучше всего демонстрировали, что накопленные заслуги ничего не значили на каждом новом уровне великой пирамиды. Избран или проклят — это довольно часто определялось именно рутиной. К 1962 году военно-морской флот уже перешел на палубные прожекторные системы, в которых использовались угловые зеркала и линзы Фрезнела. Теперь во время ночных посадок в Мирамаре Конрад и другие парни не зависели от офицера-сигнальщика, который прежде стоял на палубе в люминесцентном оранжевом костюме и размахивал люминесцентными оранжевыми флагами. Ночью — в полной темноте — над слабо различимой палубой посреди океана поднимался и падал светящийся шарик, называемый «фрикаделькой». Этот шарик поднимался и падал потому, что авианосец не желал прекращать раскачиваться только из-за того, что наступала ночь. Эта сальная «сковородка» подпрыгивала в волнах вверх-вниз с амплитудой пять, восемь и даже десять футов. Ночью, когда луна пряталась за облаками, а небо, океан и палуба были черными, маленькая фрикаделька (не больше дюйма диаметром) и огни на корабле казались слабо светящей кометой посреди бескрайней тьмы вселенной. И у пилота должны были быть воля, навыки и все вокруг озарявшая нужная вещь, чтобы посадить пяти- или десятитонный реактивный истребитель на эту тускло освещенную пьяную астральную плиту на скорости 125 узлов. На тренировках пилоту давалось ограниченное количество попыток пройти по этой невидимой тропе. Если он не мог заставить себя пойти на посадку так долго, что топливо заканчивалось, в наушниках раздавалось «отбой!», и он должен был вернуться на учебную базу, где посадочная полоса совсем не двигалась, когда вы приближались к ней… и где все знали, что вот еще один несчастный отбойщик возвращается в убежище, струсив во время ночной посадки на палубу. Если отбои случались постоянно, этого было достаточно, чтобы отстранить человека от ночных посадок. Это вовсе не означало, что с вами как с флотским пилотом покончено. Это лишь свидетельствовало о том, что вы прекращаете заниматься посадками на авианосец, а следовательно, больше не участвуете в состязании, не поднимаетесь по пирамиде и не входите в общество обладателей нужной вещи. Отличный послужной список и рекомендации, перенесенные тяжелые времена — все это не имело никакого значения, когда случалась подобная вещь. Избран или проклят! (Нужная вещь может треснуть по любому шву.) Бывали ночи, когда фрикаделька прыгала по палубе в стороны, словно серебристые жучки в этих дурацких электронных играх, и пилоту приходилось сажать на палубу свой F-4 — огромную пятнадцатитонную зверюгу — исключительно силой воли. И ничто — даже огромный взрыв — не могло быть хуже, чем услышать «отбой!» в наушниках. Отказаться от посадок на авианосцы после восьми лет полетов, после окончания школы тест-пилотов в Пакс-Ривер, после того, как вы стали элитой… Нет, теперь это было невообразимо.