Девочкой в Сан-Хосе она чувствовала, что ее истинная сущность задыхается под бессчетными слоями игр, с которыми она не в силах управиться. С виду ничего страшного не происходило. Отец и мать ее были учителями, и жизнь в Сан-Хосе текла уютно и безмятежно на пригородный калифорнийский манер. Однако никто и никогда до конца не понимает, что значит - расти в этой стране. Крошечные Пингвиновы острова, полные детей, играющих в "Повелителя мух", мир пигмейских племен, невидимый исфаханскому взрослому глазу, а его населяют сущие дьяволы, племена мужчин-жеребцов, племена распутников, даже племена прохвостов-шпионов, племена корабельных механиков, и где-то далеко позади аморфная масса неисправимых чудаков. А потом - в округе появились психеделические наркотики, в основном трава и кислота. Возник новый мир, и неожиданно на корнях вавилонского многоязычья расцвели... ну да, ч у д е с н ы е л ю д и - люди, и вправду способные на многое, только все это сдерживалось извечными социальными играми, которые повсеместно прославлялись. И внезапно они нашли друг друга.
Как-то вечером она тащилась и вдруг ощутила единение, Всеединство. Лампа в комнате горела у нее за спиной, и направленный на нее сзади свет рассеивался на отдельные лучи и сиял перед ней, падая на пол и стены ровными полосами с тенями в промежутках. У нее на глазах комната раскололась на части, которые отделились друг от друга по дрожащим полосам света. Внезапно стало абсолютно ясно то, как составляется комната, как подгоняются отдельные ее части, как подгоняются отдельные части в с е г о, точно кто-то разобрал для нее кольцо индийской головоломки. Стало ясно, каким образом из отдельных частей образуется целое, и перед ней был уже не прежний мир, расколотый на бессмысленные игры и группировки. Просто таким он кажется до тех пор, пока не найдешь ключа к его пониманию. И вот появились чудесные люди. которые этот ключ нашли, и этим ощущением, этим опытом можно поделиться.
Мать снабдила ее деньгами на второй семестр в университете Сан-Хосе, и, хотя поначалу мать могла быть больно задета ее поступком, она знала, что должна сделать. Она взяла деньги и в компании замечательных друзей направилась в Мексику. Правда, все было не совсем так просто. В университете Сан-Хосе она узнала Чуму, узнала она и то, что он направляется в Мексику, в Масатлан, хотя о замышляемой Кизи проказе ей было неизвестно, и поэтому она последовала за Чумой, ведь если и существовали чудесные люди. Чума был одним из них.
Масатлан только еще становился излюбленным местом кислотных торчков на мексиканском западном побережье. Не облюбовали его еще и настоящие закоренелые туристы. Как правило, они направлялись дальше вдоль побережья, в Акапулько. И тем не менее Масатлан не был таким невыносимо, по-мексикански... у н ы л ы м... как подлинный Кислотный Центр Мексики Айихик на озере Чапала. Эти жалкие унылые деревеньки на озере Чапала Айихик, Чапала, Хокотепек, где уже пересыхает озеро и виден древний вонюче-хлюпающий ил, смешанный с листьями водяных лилий и нечистотами, где с важным видом расхаживают в сандалиях неудавшиеся американские эстеты, а сорокавосьмилетние бродяги подлизываются к юным торчкам из нового поколения Людей с Понятием. Унылая картина. И вправду делается грустно, когда американский бродяга утверждает, что ему все остоебло, вновь пускается в путь подальше от ебучих автомобилей, от рыночной площади и помешанной на войне цивилизации и намеревается пожить среди настоящих людей, там, где народ похож ка народ, в стране земных чувств, Мексике, и пропади пропадом все кафельные ванные комнаты - а потом он с и д и т там, в Мексике, средь вечно сидящих на корточках неулыбчивых метисов, и, старина, здесь все по-честному, все настоящее... и чертовски жалкое, и сам он - жалкий стареющий разъебай, которому некуда больше податься.
Но Масатлан - тамошний торчковый мир - был радостным и волнующим. Поэтому в Масатлане она села и написала матери письмо о Чудесных Людях...
И еще она разыскала Чуму, а заодно неожиданно встретила знаменитого Кена Кизи и чудесных людей. Но вот что касается самих чудесных людей... Точнее, Веселых Проказников. О легендарных Веселых Проказниках она слыхала даже в Сан-Хосе. Да и Кизи с Чумой только о них, разумеется, и говорили. Легендарный Бэббс, легендарная Горянка, легендарный Кэссади, Отшельник, Зануда и все прочие. У нее было имя Проказницы, Черная Мария, но Проказницей она еще не стала. Более того. она болезненно реагировала на развитие событий в мире Кизи. Рано или поздно Кизи воссоединится с Проказниками...
Ну, ладно... когда берег будет чист, надо вывесить рубашку Чумы. Шикарную педерастичную рубашку Чумы. Пускай себе немного побегает в джунглях. Зачем портить ему игру в Беглеца, если она доставляет ему удовольствие.
ШШШШШШШВАААААААП отмахиваясь от буйно разросшихся ветвей Пуэрто-Валларты, Кизи опрометью выбегает из джунглей и пересекает дорогу...
МАШИНЫ? МЕКСИКАНЕЦ И АМЕРИКАНЕЦ ПРИБЛИЖАЮТСЯ В СВЕТЛО-КОРИЧНЕВОМ ФОЛЬКСВАГЕНЕ?
нет, машин нет, старина, и тогда дальше через дорогу, в сторону каменистого берега океана, сердце выскакивает из груди, он с головой утопает в своей корнел-уойлдовской куртке беглеца и прислушивается
ТРАХ
бьется о камни прибой, всего лишь короткий отпуск в живописной Пуэрто-Валларте с шумящим в сумерки морем. Он сосредоточивается на прибое здесь какая-то аналогия? - но в этом смысле прибой слишком бесцелен. Его тахикардийное сердце громко барабанит в одном ритме, а прибой синхронизирован с другой вещью, тяжело бьющейся о камни
БАММММ
с дороги доносится звук захлопнувшейся жестяной двери. напоминающий зловещие звуки хлопающих автомобильных дверей в "Скорлупе", всегда сулящие скверное развитие сюжета - похоже, на дороге смуглый мексиканец и коротко стриженый быстросохнущий американец, окидывающие взглядом округу, Смуглый Мекс пыхтит: яуже-свободен-от-дежурства-сеньор. Кизи не выдерживает, поворачивается лицом к морю и извлекает из куртки блокнот. Выставляет напоказ розовую обложку, как бы желая прикинуться всего-навсего безобидным рисовальщиком прибоя, изображающим, как вздымается бурун за буруном вода, вроде Леонардо, который н а в е р н я к а был торчком с врожденной склонностью делать наброски, сидеть у воды и рисовать бурунчики, пока вода с плеском набегает на берег, а потом начинает плавно отступать назад, к морю и мелким пенистым бурунчикам у свинцовой кромки воды, он рисовал все это, бурунчик за бурунчиком, как истый метедриновый торчок, подключенный к великому Богу Ротору. Вновь прибойная волна, потом
БУУМ!
началось - они СТРЕЛЯЮТ в него. Им все Божья роса.
ЯРОСТНАЯ ПОГОНЯ!
у нас оружие и права, вот на этом клочке бумаги, только пошевелись, и я продырявлю твою ебучую башку, а ты у ж е п о ш е в е л и л с я, Кизи...
ЯРОСТНАЯ ПОГОНЯ! БУУМ!
но ничего не происходит. Лишь прибой нарушает тишину.
ВСЕ ЭТО СПЛОШНАЯ ПАРАНОЙЯ, ХОНДО
да и вообще, разве стали бы они вытрясать из человека душу с помощью пушек для убоя слонов. Наверно, это рабочие что-то взрывают динамитом. И он, озираясь, поднимается к дороге, а там и впрямь трудятся в поте лица рабочие, и на холме колышется зеленая листва. Он сидит себе и смотрит, как они работают с динамитом