Посвящается Джил
Во всем поднебесном мире нет другой земли, столь щедро одаренной Природой, как Италия, правительница и вторая матерь мира, с ее мужчинами и женщинами, ее военачальниками и солдатами, ее рабами, ее превосходством в искусствах и ремеслах, ее обилием выдающихся талантов...
Плиний, Естественная история
Разве можно не восхищаться системой водоснабжения, которая в первом веке н.э. поставляла в Рим куда больше воды, чем поставлялось в Нью-Йорк в 1985 г.?
А. Тревор Ходж, Римские акведуки и водоснабжение
Римляне делили день на двенадцать часов. Первый, horaprima, начинался с восхода солнца. Последний, horaduo-decima, заканчивался с его закатом [1] .
Ночь делилась на восемь страж — Vespera, Prima fax, Concubia и Intempesta шли до полуночи, Inclinatio, Gallicinium, Conticinium и Diluculum — после полуночи [2] .
Дни недели были посвящены Луне, Марсу, Меркурию, Юпитеру, Венере, Сатурну и Солнцу.
События, описанные в книге, происходят за четыре дня.
В последнюю неделю августа семьдесят девятого года от Рождества Христова солнце вставало над Неаполитанским заливом примерно в 6 часов 20 минут.
Выявлена взаимосвязь между силой извержения и продолжительностью предшествовавшего периода покоя. Почти все крупные, вошедшие в историю извержения от вулканов произошли после многолетнего периода безмолвствования оных.
Жак-Мари Бардинцев,
Александр Р. Мак-Бриней,
«Вулканология»
Они покинули акведук за два часа до рассвета и при свете луны отправились в холмы, окружающие порт, — цепочка из шести человек, акварий впереди. Он лично постягивал рабочих с кроватей, и теперь они, одеревеневшие со сна и мрачные, жаловались на него — не понимая, что в теплом неподвижном воздухе их голоса разносятся куда дальше, чем им кажется.
— Дурацкая затея, — пробурчал кто-то.
— Мальчишка свихнулся на своих книжках, — отозвался другой.
Акварий прибавил шагу.
«Пусть себе болтают».
Он уже чувствовал зарождение дневной жары, предвещающей еще один день без дождя. Почти все члены его бригады были старше аквария, и все без исключения — выше; акварий был крепко сбитым, мускулистым, коротко стриженным шатеном. Черенки инструментов, которые он нес на плече — тяжелой бронзовой кирки и деревянной совковой лопаты, — натирали загорелую шею. Но акварий, невзирая на это, шагал быстро и размашисто, твердо ставя босые ноги, и лишь когда оказались высоко над Мизенами, там, где тропа раздваивалась, остановился, опустил свою ношу на землю и подождал остальных.
Акварий вытер тыльной стороной ладони пот со лба. До чего же сверкающее небо тут у них, на юге! Даже сейчас, перед самым рассветом, огромный звездный купол спускался до самого горизонта. Акварий видел рога Тельца и перевязь с мечом, принадлежащие Охотнику. Вон Сатурн, вон Медведица, а вон и созвездие, которое тут именуют Виноградарем, — то самое, которое всегда поднимается над созвездием Цезаря в двадцать второй день августа, возвещая, что пора собирать виноград. Завтра наступит полнолуние. Акварий поднял руку к небу — его короткие пальцы черным силуэтом отчетливо вырисовывались на фоне мерцающих созвездий. Акварий вытянул пальцы, сжал в кулак, снова распрямил, и на миг ему почудилось, будто он — тень, ничто, а свет весом и материален.
Снизу, из порта, донесся плеск весел; это ночной дозор проплывал между пришвартованными в гавани триремами. Пара рыболовецких суден подмигивали желтыми огоньками-светильниками с другой стороны залива. Где-то залаяла собака; ей отозвалась другая. А потом на тропе послышались голоса рабочих, медленно карабкавшихся следом за акварием. Надсмотрщик Коракс — акварий узнал его по местному резкому выговору — бросил: «Глядите-ка, наш-то новый, машет ручкой звездам!» — и остальные рассмеялись, хватая ртом воздух. Всех их — и рабов, и свободных — сейчас уравняло негодование.
Акварий опустил руку.
— По крайней мере, — сказал он, — с таким небом нам не нужны факелы.
Он вновь взбодрился, подобрал инструменты и закинул обратно на плечо.
— Пошевеливайтесь, скоро рассвет.
Акварий сощурился, вглядываясь в темноту. Одна тропа уходила на запад, огибая холмы. Вторая вела на север, в сторону города Байи, приморского курорта.
— Думаю, нам сюда.
— Он думает! — фыркнул Коракс.
Акварий еще накануне решил, что наилучший способ общаться с этим надсмотрщиком — игнорировать его. А потому он молча повернулся спиной к морю и звездам и двинулся вверх по темному склону. В конце концов, к чему еще сводится руководство, если не к умению наугад выбрать из нескольких путей один и уверенно делать вид, будто твой выбор чем-то обоснован?
Тропа становилась все уже и извилистей. Акварию приходилось ступать боком, временами хватаясь за склон свободной рукой; ноги его скользили, и камешки сыпались куда-то во тьму. Всякий, взглянув на эти бурые холмы, выжженные летними пожарами, решил бы, что тут должно быть сухо, как в пустыне. Но акварий знал, что это не так. И все же он чувствовал, что прежняя его уверенность начинает слабеть. Он попытался вспомнить, как выглядела эта тропа под слепящими солнечными лучами. Днем, когда он впервые разведал ее: валки обгорелой травы, и там, где почва понижается, — бледно-зеленые пятнышки среди черноты — признаки жизни, протянувшиеся к валуну побеги плюща.
Одолев половину склона и снова спустившись, акварий остановился и медленно повернулся, описав полный круг. То ли его глаза привыкли к этому освещению, то ли рассвет и вправду близок... Если второе — значит, у них почти не осталось времени. Остальные столпились за спиной у аквария. Он слышал их тяжелое дыхание. Рабочим будет о чем порассказать, когда они вернутся в Мизены: как их новый акварий вытряхнул их из постелей и среди ночи уволок в холмы, и все из-за какой-то дурацкой ошибки. Акварий почувствовал на губах привкус пепла.
— Что, красавчик? Мы заблудились? — снова раздался насмешливый голос Коракса.