Она закрыла глаза и вздохнула, чувствуя, что пульсирующая боль уменьшается:
— Простите — я назвала вас мерзавцем.
— Не стоит извиняться. Я действительно солгал. — Он нежно постучал пальцем по ее подбородку, и она не открыла глаза. — Сейчас лучше?
Она кивнула, а он потянулся, чтобы взять ее носовой платок. Он воспользовался им, чтобы остановить усилившееся кровотечение.
— Вам нужно будет хорошенько заботиться о своей ране, — сказал он ей серьезным тоном. — Следите за тем, чтобы она была чистой, и перевязывайте перед тем, как лечь спать. Я найду повязку для вас.
— Хорошо. Спасибо.
Она посмотрела туда, куда он положил вынутый осколок. Он был длиной не больше дюйма, с облегчением отметила она, но и не меньше. Он был треугольной формы с основанием шириной в четверть дюйма.
— Я не могу поверить, что это случилось, — сказала она как-то испуганно. — Я никогда не ранила себя. Не так серьезно. Ну, однажды я поставила себе синяк, ударившись о дверь. И думаю, я могла бы сломать палец на ноге, когда выпала из экипажа отца, но…
Хантер резко вскинул голову:
— Вы выпали из экипажа?
— Он стоял на месте, без лошадей. — Она смущенно улыбнулась. — Играла в прятки с Эви, когда мне было лет десять.
—А! — Он все прижимал носовой платок к ране. — Никто не может прожить жизнь, не поранившись пару раз, Кейт. Не берите в голову.
—Не могу. Это естественно для меня.
— Понятно. — Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на Кейт изучающим взглядом. — И вы уже передумали говорить с Уитом?
— Нет.
Это была ложь. Она действительно передумала говорить с Уитом, но пока не была готова отдать победу Хантеру.
Хантер скривил губы:
— И вы еще обвиняете меня в том, что я злой?
— Но я не злая, — возразила она. — Я мстительная. Это совершенно другое.
— Не могу поверить, что собираюсь спросить об этом, — пробормотал он, — но в чем разница?
— Только в том, что последнее подразумевает желание постоять за себя, — объяснила она.
— Месть — это не добродетель, Кейт.
Улыбка, которую он получил, была макиавеллевской.
— О, не всегда.
Он не улыбнулся в ответ:
— Будет ли иметь значение, если я извинюсь за прошлый вечер?
Извинения, когда они искренние, всегда имеют значение. Но она не была готова пойти и на это.
— Я думаю, это зависит…
— От… — поторопил ее он.
— От того, почему вы извиняетесь и за что вы извиняетесь. Если вы собираетесь произнести размытые и общие фразы типа «за прошлый вечер» или «за ссору» только для того, чтобы я стала более послушной, то, уверяю вас, это не поможет. Но если вы действительно искренне сожалеете о чем-то конкретном…
— Я сожалею, — вставил он. Он перехватил ее взгляд и удержал его. — Я искренне сожалею, что усомнился в том, что вы умеете держать слово. Я был неправ.
— О, хорошо. Да, это имеет значение. — Большое значение, по крайней мере какое-то, потому что еще оставался вопрос, верит ли он в это. Она смотрела вниз и теребила юбки. — Когда вы говорите «неправ», вы имеете в виду, что были неправы, потому что знаете, что это неправда, или «неправ», потому это то, что следует говорить, даже если это правда?
— Кейт, посмотрите на меня. — Он подождал, пока она перестала теребить юбки и подняла глаза. — Я знал, что это неправда, но проигнорировал это, потому что был сердит на вас и хотел быть убедительным.
Она медленно кивнула:
— Очень хорошо, извинения приняты.
Он кивнул в ответ:
— Отлично, сейчас…
— Вы сожалеете также о том, что угрожали мне рассказать все Уиту? — спросила она, не потому что хотела, чтобы он сожалел, а потому что ей было интересно, сожалел ли он.
— Сожалел бы, если бы вы не стали сразу же угрожать мне. — Его губы изогнулись в лукавой улыбке. — Я не знал, что вы способны на такое холодное презрение.
— Как дочь леди Терстон я имею многочисленные преимущества.
Он засмеялся на это:
— Могу себе представить. Ваше упрямство тоже к ним относится?
— О нет, это сугубо мое.
— Я бы никогда не приписал вам этот недостаток, если бы сам не убедился, что он вам присущ.
— Да, я как-то упоминала, что у меня масса недостатков. У всех они есть. — Она мило улыбнулась ему. — У некоторых их больше, чем у других.
— Я знаю о своих, — отозвался он сухо.
— Правда?
— Конечно. Разве я спорил с вами, когда вы назвали меня непатриотичным и эгоистичным?
Нет, и он не выглядел в тот момент так, как будто ему было неловко из-за того, что его считают таковым.
— Остальные сочли бы это недостатками. А вы?
Он ответил после небольшой паузы:
— Нет.
Она ненадолго задумалась, говорил ли он серьезно, потом решила, что это невозможно. Все считают эгоизм недостатком. Наверное, он снова пытался раздражать ее.
— Тогда о каких недостатках вы знаете? — спросила она.
Он постучал пальцем по подлокотнику своего кресла, размышляя:
— Я слишком снисходительный.
— По отношению к себе или к другим?
— Преимущественно к себе.
Это было довольно неожиданно для нее. Она думала, что человек он дисциплинированный:
— Вы расточительный?
Он перестал стучать пальцем.
— Нет. Расточительство предполагает, что имеющееся используют сверх меры.
— О! Ну, тогда по отношению к чему вы снисходительны?
— К своим интересам в данный момент. Земля, искусство… — Он лукаво улыбнулся. — Грех.
Она скривила губы:
— Я не верю в это. Эви сказала, что вы, по сути, хороший человек.
— Правда? — Он явно был заинтригован.
— Но что у вас есть темные пятна.
— Звучит так, как будто я подпорченный фрукт.
— Да, — засмеялась она, — я примерно так и сказала. Хантер не смеялся. Он сидел неподвижно, изучая ее.
— А во что вы верите, Кейт?
— Что… — Она заерзала в своем кресле, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. — Что я была не права, когда назвала вас эгоистичным и непатриотичным.
— Нет, — сказал он тихо, — вы были правы.
— Конечно, я…
— Вы знаете, почему я работаю на Уильяма?
Внезапно он сильно помрачнел. В его глазах разразился шторм, но она не могла сказать, был ли он вызван гневом, страхом или болью. Этого человека невозможно было понять.