Она бы еще поразмышляла над этой путающей неизбежностью, но краем глаза заметила в коридоре какое-то движение. Повернувшись, увидела, как Гидеон остановился перед открытой дверью. Бросив взгляд по сторонам, он сунул голову в дверь.
— Ну, как вам комната, Уиннифред?
— Огромная, — только и сказала она.
— И голубая, — добавил он, глубокомысленно кивнув. — Я всегда считал, что эта комната слишком голубая.
— Быть может… быть может, я могла бы…
Вернуться в Мердок-Хаус. Ох, но даже от одной лишь мысли о том, чтобы забраться в карету, желудок ее скрутило.
— Хотите другую комнату? — подсказал Гидеон.
Да.
— Нет, конечно же. Ваша тетя очень щедра, просто… комната такая большая.
— Средняя для дома таких размеров.
— Громадная. Посмотрите, сколько тут места. — Уиннифред развела руки и тихонько хихикнула. — Для чего столько? Первая обитательница что, занималась тут акробатикой?
Служанка шуровала кочергой, ударяя ею о металлическую решетку.
Уиннифред уронила руки, внезапно осознав, что можно было заключить из ее замечания.
— Прошу прощения. Я не имела в виду…
Она осеклась, почувствовав, как краска заливает щеки, надеясь, что служанка увидит только ее смущение, а не готовый сорваться смех.
Но смешок все-таки сорвался, а за ним еще один. Уиннифред зажала рот ладонью, злясь на себя. Черт побери, что это с ней? Одно дело болтать глупости в таверне, в присутствии одного Гидеона, и совсем другое — делать это в доме его тети, перед служанкой.
Гидеон шагнул в комнату.
— Ребекка, полагаю, огонь в гостиной требует внимания.
— Да, милорд.
Уиннифред с растущей тревогой смотрела, как Ребекка открыла дверь, которая, как она предположила, ведет в гардеробную. Фредди опустила руку. Ей не хотелось, чтобы Гидеон знал, как ужасно она себя чувствует, как потрясена и подавлена. Но…
— Дело совсем не в комнате. Ох, я знала… знала, что ничего не выйдет.
— О чем вы говорите? — мягко спросил Гидеон.
— Об этом. — Она развела руки, указывая на все, что ее окружает. — Обо мне. В Лондоне. Это была плохая идея. Мы пробыли здесь меньше часа, а я уже повздорила с вашей тетей, отпустила вульгарную шутку и засмеялась над ней. Не стоило мне приезжать.
— Сядьте, Уиннифред.
— Не хочу я садиться. Насиделась в дороге.
— Вы перевозбуждены.
Она презрительно сморщила нос.
— Перевозбуждаются маленькие дети и глупые леди.
— А также умные барышни, которые провели много дней в дороге и боролись с болезнью.
— Я… — Ей ужасно не хотелось признавать, что он прав. — Я не в себе, это правда. Но не думаю, что смогу уснуть, Гидеон. В дороге я очень устала, но сейчас слишком… — Она поискала подходящее слово, но в голове все смешалось. — Слишком бодра… — Вот лучшее, что она смогла придумать.
— Вам не обязательно спать. Просто ложитесь и ненадолго закройте глаза… на часок.
— Просто лежать? Целый час?
— Я расскажу вам какую-нибудь историю, чтоб время прошло быстрее.
Это было бы не так уж плохо, подумала Уиннифред, лежать и слушать Гидеона. А может, и нет. Она взглянула на открытую дверь комнаты, затем вытянула шею, чтобы заглянуть в гостиную.
— А разве вам можно находиться здесь?
Он пожал плечами:
— Дверь открыта, вон там Ребекка, а вам нездоровится, и до возвращения своего брата я, в сущности, являюсь вашим опекуном.
Уиннифред устремила на него нежный взгляд.
— Но можно ли вам находиться здесь?
— Пожалуй, нет, но тетушка в оранжерее, а Ребекка не сплетница. Ну же! — Гидеон взял ее за руку и подвел к кровати. — Садитесь!
Она села на край кровати и чуть не подскочила, когда Гидеон опустился перед ней на колени и начал расшнуровывать ей ботинки.
— Не надо. Я сама…
Уиннифред потянула ногу, но он схватил ее за лодыжку и притянул назад.
— Сидите тихо. И хватит спорить.
— Я не…
Уиннифред сжала губы, чтобы удержаться от возражений. Когда его пальцы коснулись голой кожи над ботинком, она еще крепче сжала губы, чтобы не дрожали.
Он стащил один ботинок, затем второй.
— Ну вот. А теперь быстро в кровать.
Она сдержала вздох, но не могла сказать — от разочарования или от облегчения, что все закончилось. И дабы скрыть свое замешательство, повозилась чуть дольше необходимого, поправляя подушки, после чего легла и сложила на груди руки.
— Какую историю вы собираетесь…
— Историю по своему выбору, — прервал ее Гидеон. Он придвинул к кровати маленький стул. — И чтоб никаких комментариев. Это рассказ, а не разговор.
Уиннифред закрыла глаза и усмехнулась:
— Слушаюсь, капитан.
— Мы понимаем друг друга. Ну а теперь… как вам понравится история о том, как леди Гвен ослушалась своих родителей и вышла замуж за простого баронета?
— О, замечательно:
— Никаких комментариев, — напомнил ей Гидеон. — История такова… Моя тетя в возрасте шести лет была обещана виконту Уонроу. Это был маленький толстый тип с деспотичными замашками и склонностью присвистывать на звуке «с». Представьте пухлого, шепелявого Наполеона… прекратите смеяться, — пожурил он. — Вы должны отдыхать.
Она закусила губу и кивнула.
— Немудрено, что взрослеющую леди Гвен все меньше и меньше приводила в восторг идея стать леди Уонроу. Она попросила освободить ее от обязательства, в чем ей было категорически отказано и ее семьей, и Уонроу. Он был решительно настроен жениться на ней и грозился погубить ее доброе имя, если она попытается нарушить договор.
— А он мог это сделать?
— Не важно. Отдыхайте. — Он дождался ее следующего кивка, прежде чем продолжить: — Ну, вы, должно быть, заметили, что моя тетя необычайно высокая.
— Заметила.
— Ш-ш-ш… — На этот раз он подождал, когда она перестанет хихикать. — Чего вы не знаете, так это что она была неестественно умной для своего возраста и терпеливой. Очень, очень терпеливой. Начиная с шестнадцати лет она начала подкладывать что-нибудь в туфли всякий раз, когда Уонроу являлся с визитом. Поначалу что-то маленькое, потом все больше и больше. Когда ничего больше подложить было уже невозможно, она тайком заплатила сапожнику, чтобы он делал каблуки ее туфель повыше. К восемнадцати годам она возвышалась над Уонроу почти на фут. Мне говорили, что зрелище было весьма комичным. И все это время она поощряла ухаживания джентльмена, который ей нравился, — неизвестного, относительно бедного баронета без связей, зато приемлемого роста.