«Взгляните, сэр, что вы об этом думаете? Я считаю, это самая превосходная грудь на балу».
Нервно хихикнув, она повернула голову, когда раздался тихий стук в дверь.
— Да. Войдите. — И оставайтесь, подумала Уиннифред. Она не хотела сидеть наедине со своими нервами.
Дверь приоткрылась, и Ребекка просунула голову в щель.
— Лорд Гидеон хотел бы переговорить с вами, мисс.
Ох, прекрасно.
— Конечно. Где он?
Вместо ответа Ребекка вошла в комнату, а следом за ней — Гидеон. Он вошел, увидел Уиннифред и остановился. Его взгляд медленно заскользил по ней сверху вниз, глаза задержались на низком вырезе. О более эффективном средстве отвлечения и мечтать было нельзя, и Уиннифред не была уверена, чего ей хочется больше — покраснеть, поманить его ближе или рассмеяться. Лицемерки или нет, но дамы света определенно знают, что делают.
Ребекка деликатно кашлянула.
— Развести огонь в гостиной, милорд?
— Гм? — Гидеон заморгал и медленно повернул голову, словно никак не мог сосредоточиться. — А, конечно. Огонь. Спасибо, Ребекка.
Когда он вновь посмотрел на Уиннифред, глаза его прояснились, а на губах играла улыбка.
— Похоже, я ошибался насчет платья. Вы выглядите изысканно.
— Благодарю вас. — Она изобразила быстрый, хорошо отрепетированный книксен. Затем, почувствовав, что от движения материал опустился ниже, подтянула лиф. — Оно весит целую тонну кирпичей.
— Могу себе представить. — Взгляд его проследовал за движением ее рук за мгновение до того, как резко вернуться к лицу. — А почему кирпичей?
Она перестала тянуть.
— Боюсь спросить, что вы имели в виду.
— Какая разница, кирпичей, камней или очень пушистых подушек? По определению они все весят одинаково.
— Мне абсолютно необходимо иметь на этот счет какое-то мнение?
Он печально покачал головой и, пройдя через комнату, встал перед ней.
— Вы демонстрируете прискорбное отсутствие любопытства.
— Что правда, то правда. И груз стыда за это с каждым днем давит все сильнее. Прямо как тонна пушистых подушек.
— Что ж. Надеюсь, вы не против добавить еще несколько унций? — Он бросил взгляд в гостиную и, увидев, что Ребекка занята, вытащил из кармана маленькую коробочку. — Я увидел это сегодня и подумал о вас.
Она посмотрела на коробочку и застонала. Не того рода отвлечение, которого она хотела.
— Гидеон, нет.
Последние четыре дня он каждый день покупал ей подарки — шляпки и браслеты, серьги и расшитые бисером тапочки. Иногда он присылал ей сразу несколько подарков.
— Вы не можете покупать мне такие вещи.
— Почему?
— Потому что это слишком и это неприлично. Даже я знаю, что джентльмену не дозволяется дарить леди украшения или предметы одежды. А леди не дозволяется принимать их.
— Для меня, как вашего опекуна в отсутствие моего брата, вполне приемлемо покупать вам все необходимое для лондонского сезона.
— Приемлемо, если вы платите за них, а не покупаете в качестве подарков.
— Не вижу разницы. — Он зажал трость под мышкой, чтобы открыть коробку.
— Но она есть. Ведь…
Уиннифред умолкла, глаза ее округлились при виде ожерелья из маленьких изящных жемчужин, заканчивающееся среднего размера бриллиантовой подвеской. Простое, элегантное, очень красивое и, несомненно, дорогущее. Уиннифред почувствовала, что ее решимость отклонить подарок ускользает.
— Ох, какая красота… Я не должна его принимать. Я не должна принимать от вас никаких подарков.
— Почему же тогда принимаете, если это так вас беспокоит?
— Потому что… — Она замялась, покусала губу. — Знаете ли вы, сколько овец я могу купить за это? И за гранатовый браслет? Благодаря этому Мердок-Хаус может пережить засуху… и я не могу отказаться.
Он склонил голову и тихо рассмеялся.
— Я не должна это брать, — пробормотала Уиннифред, глядя на коробочку в его руке. И все-таки взяла ее. — Но я не могу сказать «нет». Я смогла бы… не испытывала бы искушения, если б вы перестали предлагать. Что я должна сделать, чтобы убедить вас перестать?
Смех его стих, и когда он поднял голову, глаза были серьезными. Голос мягкий и пронизан грустью, причину которой Уиннифред не понимала.
— Считайте их само собой разумеющимися, — сказал он.
Она покачала головой.
— Что?
— Я хочу, чтоб вы считали их само собой разумеющимися. Хочу, чтоб вы были уверены в их существовании в своей жизни, как были уверены в существовании голода и холода в Шотландии. — Он постучал пальцем по краю коробки. — Я хочу дарить вам миленькие безделушки и хочу, чтоб вы видели в них миленькие безделушки — не непредвиденный доход, не его стоимость в пересчете на домашний скот и определенно не спасение от лишений, которые, как вы, похоже, считаете, ожидают вас в будущем.
— Вы хотите баловать меня?
— Да, хочу.
— А я хочу раздражаться на вас за это. Меня мучит совесть. — Уиннифред взглянула на ожерелье. — Но это было бы глупо.
— О чем, Уиннифред, я и толкую. Когда вы сможете отвергнуть дорогое украшение, не чувствуя себя глупо, тогда я и урежу свои привычки дарителя. — Он вынул ожерелье из коробочки и вручил Уиннифред трость. — Подержите-ка.
Не успела Уиннифред спросить, что он собирается делать, как Гидеон зашел ей за спину и протянул руки, чтобы надеть ожерелье на шею. Лишь краем сознания она отметила вес жемчуга на коже. Невозможно было думать ни о чем, кроме близости Гидеона. Она ощутила тепло его дыхания на волосах и легкое прикосновение запястий к плечам. Жар и головокружительное чувство предвкушения скопились в груди и растекались по телу волнами до тех пор, пока ей не стало казаться, что она вся пылает. Ей хотелось обернуться и поднять к нему лицо, но Ребекка все еще была в гостиной. Слишком скоро ожерелье было застегнуто, а Гидеон отступил.
— Идеально, — объявил он, когда Уиннифред повернулась. — Теперь это.
К ее изумлению, он вытащил из кармана еще одну коробку и показал пару сапфировых сережек.
— Еще украшения?
Не задумываясь, она потянулась, чтобы потрогать.
Гидеон отвел ее руку.
— Уже становимся жадными? Отличное начало. — Он захлопнул коробочку. — Но они не для вас.
— Не для меня? Но… — Она вскинула глаза и увидела в его взгляде уже знакомые лукавые искорки. — Для Лилли?
— Конечно. Хотите отдать их ей?
Уиннифред бы лучше поцеловала его, но альтернатива презентовать Лилли сапфиры не так уж плоха.