— Постой-ка, приятель. Кто такой? Джерихо непроизвольно протянул руку.
— Том Джерихо. А вы кто?
— Неважно, черт побери, кто я. — У полковника были оттопыренные уши и густые черные волосы с широким прямым, как лесная просека, пробором. На протянутую руку он не обратил никакого внимания. — Из какого отделения?
— Из военно-морского. Восьмой барак.
— Восьмой? Доложите, зачем явились сюда.
— Ищу доктора Вейцмана.
Вдохновенная ложь. Он знал Вейцмана по шахматному обществу. Натурализовавшийся в Англии немецкий еврей, всегда начинавший партию непринятым ферзевым гамбитом.
— Ищете, черт возьми? — взревел полковник. — Разве флотские никогда не слыхали о телефоне? — Разглаживая усы, он оглядел Джерихо с ног до головы. — Ладно, пошли со мной.
За широкой спиной полковника Джерихо проследовал по коридору в большое помещение. За столами в два полукруга две группы сотрудников, примерно по дюжине человек в каждой, разбирали проволочные корзины, доверху наполненные расшифрованными материалами. Позади них в стеклянной кабине на высоком стуле восседал Вальтер Вейцман.
— Послушай, Вейцман, ты знаешь этого малого? Склонившийся над горкой немецких наставлений по пользованию оружием Вейцман поднял большую голову, рассеянно посмотрел на вошедших, но при виде Джерихо его унылое лицо осветилось улыбкой.
— Привет, Том. Конечно же, я его знаю.
— KriegsnachrichtenFurSeefahrer, — чуть торопливо произнес Джерихо. — Ты говорил, у тебя, возможно, что-то появится.
Мгновение Вейцман не реагировал, и Джерихо подумал, что ему конец, но тут старина медленно произнес:
— Да, у меня есть для тебя такие сведения. — Он осторожно спустился со стула. — Вам что-то нужно, полковник?
Тот воинственно задрал подбородок.
— Уж коль вы спросили, Вейцман, да, кое-что нужно. Связь между бараками, за исключением особых указаний, должна осуществляться по телефону или в письменном виде. Установленный порядок. — Полковник свирепо взглянул на Вейцмана, а тот, в свою очередь, посмотрел на него с изысканной любезностью. — Ладно, — сказал грозный вояка, — но на будущее запомните.
— Дурак, — прошипел Вейцман, когда полковник отошел. — Так, так. Давайте-ка лучше сюда.
Он подвел Джерихо к картотеке, нашел ящик и, выдвинув, стал просматривать карточки. Всякий раз когда переводчикам встречался непонятный термин, они прибегали к помощи Вейцмана и его знаменитому указателю. До вынужденной эмиграции он занимался филологией в Гейдельберге. Форин Оффис в редкую минуту вдохновения направил его в 1940 году в Блетчли. Почти не встречалось фраз, перед которыми бы он спасовал.
— KriegsnachrichtenFurSeefahrer. «Военные сообщения для морской пехоты». Впервые перехвачены и зарегистрированы девятого ноября прошлого года, о чем ты уже прекрасно знаешь. — Вейцман поднес карточку к носу и стал разглядывать через толстые стекла очков. — Скажи, этот милый полковник все еще смотрит на нас?
— Не знаю. По-моему, смотрит. — Полковник наклонился прочесть что-то написанное переводчиками, но то и дело поглядывал на Джерихо и Вейцмана. — Он всегда такой?
— Полковник Кокер? Да, но сегодня он почему-то еще хуже, — тихо, не глядя на Джерихо, ответил Вейцман. Открыв другой ящик и явно чем-то озабоченный, он достал карточку. — Предлагаю постоять здесь, пока он не уйдет. Вот термин из области подводного флота, который попался нам в январе: Fluchttiefe.
— Глубина выхода из-под удара, — ответил Джерихо. Он мог играть в эту игру часами. Vorhalt-Rechner — это вычислитель угла отклонения. Соединение холодной пайкой будет kalteLotstelle. Трещины в переборках подводной лодки называются Stirnwandrisse…
— Глубина выхода из-под удара, — одобрительно кивнул Вейцман. — Совершенно верно.
Джерихо решился снова взглянуть на полковника.
— Теперь уходит… Порядок. Ушел.
Вейцман мгновение поглядел на карточку, потом сунул на место и задвинул ящик.
— Итак. Зачем тебе задавать вопросы, на которые уже знаешь ответ? — Седые волосы, нависший над небольшими карими глазами лоб. Морщинки в уголках глаз говорили о временах, когда это лицо то и дело расплывалось в улыбке. Теперь Вейцман смеялся не часто. Говорили, что большинство его родных осталось в Германии.
— Я ищу женщину, которую зовут Клэр Ромилли. Ты ее знаешь?
— Разумеется. Очаровательная Клэр. Ее все знают.
— Где она работает?
— Здесь.
— Знаю, что здесь. Где именно?
— Связь между бараками, за исключением особых указаний, должна осуществляться по телефону или в письменном виде. Установленный порядок, — щелкнул каблуками Вейцман. — Хайль Гитлер!
— Клал я на установленный порядок.
Один из переводчиков раздраженно повернулся в их сторону.
— Слушайте, вы двое, заткнулись бы, а?
— Извини, — Вейцман, взяв Джерихо под руку, отвел его в сторону. — Знаешь, Том, — прошептал он, — за эти три года я впервые слышу, как ты ругаешься.
— Вальтер. Пожалуйста. Это очень важно.
— И не может ждать до конца смены? — Он внимательно посмотрел на Джерихо. — Очевидно, нет. Тогда ладно. В какую сторону пошел Кокер?
— Обратно к выходу.
— Хорошо. Иди за мной.
Вейцман повел Джерихо почти в самый конец барака, мимо переводчиков, через две длинные узкие комнаты, где десятки женщин сновали у двух огромных картотек, потом свернул за угол и прошел через зал, уставленный телетайпами. Грохот здесь стоял невообразимый. Зажав уши ладонями, Вейцман с ухмылкой обернулся. Шум преследовал их и в коротком проходе, который заканчивался закрытой дверью. Надпись рукой прилежной ученицы гласила: «Зал немецкой книги».
Постучав, Вейцман вошел внутрь. Джерихо следом за ним. Большое помещение. Уставленные толстыми книгами и папками полки. Полдюжины сдвинутых вместе столов на козлах образуют одно большое рабочее пространство. Женщины, большинство спиной к ним. Шесть, может быть, семь. Две печатают, очень быстро, остальные ходят взад-вперед, складывая стопки бумаги.
Прежде чем он успел заметить что-нибудь еще, к ним с озабоченным видом подбежала толстушка в твидовом костюме. Вейцман расплылся в обаятельной улыбке, будто все еще пребывал в кафе при гостинице «Европеишер Хоф» в Гейдельберге, и галантно поцеловал руку женщины.
— Guten Morgen, mein liebes Fraulein Monk. Wie geht's?
— Gut, danke, Herr Doktor. Und dir?
— Danke, sehr gut.
Чувствовалось, что это была привычная для обоих церемония. Ее румяное личико еще больше покраснело от удовольствия.
— Чем могу помочь?