Вдоль стены шла гаревая дорожка. Он пошел влево. Дорожка завернула возле угла стены и повела его назад, к дому. На полпути он увидел в стене темный овал — садовую дверь, которую заметил еще с улицы. Она заросла зеленью, и Келсо пришлось отдирать ветки разросшегося куста, чтобы до нее добраться. Она была заперта, возможно, даже заржавела. Большое чугунное кольцо, служившее ручкой, не поворачивалось. Келсо щелкнул зажигалкой и поднес ее к двери. Крепкая, но рама, кажется, слабая. Келсо отступил и изо всех сил ударил в нее ногой — ничего. Еще одна попытка. Безнадежно.
Келсо вернулся на дорожку. Он находился метрах в тридцати от дома. Четко вырисовывалась нависшая крыша. Он видел на ней высокую печную трубу, к которой был прикреплен диск спутниковой антенны, слишком большой для использования в быту.
И вот когда он рассеянно смотрел на диск, в поле его зрения вдруг мелькнул свет в верхнем окне. Свет так быстро исчез, что Келсо решил: это ему почудилось, и приказал себе не волноваться, а заняться поиском какого-нибудь орудия, чтобы выбраться отсюда. Но тут свет вспыхнул снова, как луч маяка — бледный, потом яркий и снова бледный: кто-то провелмощным карманным фонарем против часовой стрелки сначала по окну, потом по темной комнате.
Значит, вернулся подозрительный охранник.
— О боже! — Губы у Келсо слиплись, и он с трудом мог произнести даже столь короткое слово. — Боже, боже, боже!
Он помчался по дорожке к оранжерее. Ветхая дверь поддалась лишь немного, так что он едва сумел протиснуться. Из-за винограда внутри было темнее, чем снаружи. Садовые столики, старая садовая корзинка, пустые лотки для рассады, глиняные горшки... ничего, ничего. Он пошел по узкому проходу, что-то задело его по лицу, потом он наткнулся на что-то большое, металлическое. Старая пузатая чугунная печка. И возле нее — груда выброшенных за ненадобностью предметов: совок, ведерко для угля, кочерга. Кочерга!
Келсо выбрался назад, на дорожку, держа свое сокровище. Подойдя к садовой калитке, он просунул кочергу между дверью и рамой, как раз над замком. Нажал — раздался треск. Кочерга вывалилась. Келсо вставил ее и снова нажал. Опять треск. Он провел кочергой вниз — рама разъехалась.
Келсо отступил на несколько шагов, ринулся на дверь, ударил в нее плечом, и некая сила — превыше, как ему показалось, физической, смесь воли, страха и воображения — вынесла его сквозь калитку в тишину пустынной улицы.
В шесть часов вечера майор Феликс Суворин в сопровождении своего помощника лейтенанта Виссариона Нетто явился с докладом о прошедшем дне к своему непосредственному начальнику, полковнику Юрию Арсеньеву.
Обстановка, как всегда, была неофициальная. Арсеньев сидел, развалясь, за своим столом, на котором лежала карта Москвы и стоял кассетник. Суворин, расположившись на диване у окна, курил трубку. Нетто вставил кассету.
— Сначала, товарищ полковник, — сказал Нетто Арсеньеву, — вы услышите голос Мамонтовой.
И он нажал на «play».
«Кто это?»
«Кристофер Келсо. Могу я поговорить с товарищем Мамонтовым?»
«А кто вы?»
«Я же сказал: моя фамилия Келсо. Я звоню из автомата. По срочному делу».
«Да, да, но кто это?»
Нетто нажал кнопку «pause».
— Бедная Людмила Федоровна, — сочувственно произнес Арсеньев. — Ты знал ее, Феликс? Я помню ее, когда она была на Лубянке. О-о, произведение искусства! Тело — как пагода, ум — как бритва и язычок соответствующий.
— Все это уже в прошлом, — заметил Суворин, — во всяком случае, ум.
— Следующий голос будет вам более знаком, товарищ полковник, — сказал Нетто.
«Ладно, хватит. Говорит Мамонтов. А вы кто?»
«Келсо. Доктор Келсо. Может быть, вы меня помните?»
«Помню. Что вам надо?»
«Встретиться с вами».
«С какой стати мне с вами встречаться после того дерьма, которое вы написали?»
«Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов».
«По поводу?»
«Черной клеенчатой тетради Иосифа Сталина».
«Помолчите-ка».
«Что?»
«Я сказал — помолчите. Я думаю. Где вы сейчас?»
«Возле «Интуриста» на Моховой».
«Это недалеко от меня. Пожалуй, приезжайте».
— Прокрути-ка еще раз, — сказал Арсеньев. — Не Людмилу. Последний кусок.
Сквозь бронированное стекло за спиной Арсеньева Суворин видел в пруду отражение огней здания, а дальше — почти неразличимую сейчас темную полосулеса, его неровные очертания на фоне вечернего неба. Между деревьями мелькнули фары и исчезли. Патрулируют, подумал Суворин, подавляя зевок. Он был рад, что Нетто задействован. Почему не дать парню шанс отличиться?
«Черной клеенчатой тетради Иосифа Сталина...»
— Ё-моё, — тихо произнес Арсеньев, и его одутловатое лицо стало жестким.
— Звонок был сделан этим человеком сегодня, в четырнадцать четырнадцать, — продолжал Нетто, протягивая две тоненькие бордовые папочки. — Кристофер Ричард Келсо по прозвищу Непредсказуемый.
— Вот это хорошо сработано, — сказал Суворин, еще не видевший фотографии. Она явно только что вышла из проявочной, еще блестела и пахла гипосульфитом натрия. — Откуда снимали?
— С третьего этажа во внутреннем дворе, напротив входа в подъезд Мамонтова.
— Мы что же, можем теперь позволить себе снять квартиру в Доме на Набережной? — буркнул Арсеньев.
— Это пустая квартира, товарищ полковник. Не стоила нам ни рубля.
— Сколько времени он там пробыл?
— Прибыл в четырнадцать тридцать две, товарищ полковник. Вышел в пятнадцать ноль семь. Один из наших, лейтенант Бунин, был отправлен за ним. Келсо сел в метро на «Боровицкой», вот здесь, сделал одну пересадку, вышел на «Краснопресненской» и дошел вот до этого дома, — Нетто снова ткнул пальцем в карту, — на Вспольном. Дом пустует. Объект незаконно проник туда и провел там около сорока пяти минут. Согласно последней записи он пошел оттуда по Садовому кольцу на юг. Это было... десять минут назад.
— Почему такое прозвище — Непредсказуемый?
— Это человек, который совершает неожиданные поступки, товарищ полковник, — ответил неглупый Нетто. — И притом успешно.
— Сергей! Где этот чертов кофе? — Арсеньев, невероятный толстяк, имел обыкновение засыпать, если не взбадривал себя каждый час кофеином.
— Сейчас будет, Юрий Семенович, — произнес голос из приемной.
— Родителям Келсо обоим было за сорок, когда он появился на свет.
Арсеньев обратил на Виссариона Нетто удивленные глаза.