— Спасибо. — Суворин опустил ногу на верхнюю ступеньку. — Я скоро вернусь.
Его план — эти слова показались ему исполненными очень большого смысла — его план состоял в том, чтобы вернуться к бульдозеру и по рации вызвать подкрепление. Он двинулся к краю вырубки — единственному месту, позволявшему сориентироваться. Туда вели ясно различимые, несмотря на сгущавшиеся сумерки, следы, и он был уже на полпути, когда увидел взрыв и через мгновение услышал его, а следом за ним сквозь деревья прорвался снежный вихрь. Каскады кристаллических частиц сыпались с ветвей, образуя крошечные облачка, висящие в воздухе, как выдыхаемый на морозе воздух.
Он повернулся кругом, обеими руками сжимая пистолет и бессмысленно целясь в сторону взрыва.
Им овладела паника, и он побежал — комическая фигура, похожая на ковыляющую марионетку, — высоко поднимая колени, чтобы поменьше касаться ими мокрого, липнущего снега. Дыхание, вырывавшееся из горла, было похоже на всхлипы.
Он бежал, почти не разбирая дороги, и чуть не споткнулся о первое тело.
Это был один из спецназовцев. Он попал в капкан — колоссальный, скорее всего, медвежий, — с такими громадными зубьями, что они разорвали ему ногу повыше колена до самой кости. Кругом на вытоптанном снегу были большие красные пятна — кровь вытекала из раны на ноге и из большой, похожей на второй рот, раны в голове, в задней части маски.
Второй труп лежал чуть дальше. В отличие от первого — на спине, с широко раскинутыми руками и согнутыми ногами. На его груди расплылось большое кровавое пятно.
Суворин опустил пистолет, снял перчатки и решил пощупать пульс у обоих, хотя понимал, что это бесполезно: закатав несколько слоев одежды на их руках, добрался до еще теплых, но уже неживых запястий.
Как ему удалось уложить обоих?
Суворин оглянулся.
Наверное, так: он установил на тропе капкан, закопав его в снег, и выманил их на него. Первый каким-то образом его избежал, второй попался — это он, видимо, и кричал; первый вернулся, чтобы помочь, и этот зверь оказался у него за спиной. Хитрость состояла в том, что спецназовцы этого не ожидали. Первого он подстрелил сзади, а разделаться со вторым было легче легкого — это была казнь, и выстрел последовал в упор, прямо в затылок.
А потом подобрал их автоматы.
Что же это за существо, в конце концов?
Суворин опустился на колени возле первого спецназовца и стянул с него маску. Вынул из его уха наушник и вставил себе. Он надеялся что-нибудь услышать, но не было ничего, кроме свиста. Он нашел маленький микрофон, пристегнутый к внутренней стороне запястья убитого.
— Кретов! — прошептал он. — Кретов! — но услышалтолько собственный голос.
Снова раздалась автоматная очередь.
Огонь за стеной деревьев был похож на яркую зарю, и когда Суворин вновь вышел на тропу, он почувствовал жар от горевшего бульдозера на расстоянии в сотню метров. Должно быть, взорвался бензобак, и возникшее адское пламя обдало жаром зимний лес. Машина горела в эпицентре вдруг наступившей весны.
Спорадически слышались автоматные очереди, но это не был ответный огонь Кретова. Рвались коробки с патронами, оставленные в кабине. Сам Кретов скрюченный сидел на снегу, мертвый, как и его ребята, рядом валялся пулемет. Похоже, его застрелили, когда он устанавливал пулемет. Он уже поставил его на сошки, но не успел достать из коробки ленту с патронами.
Суворин подошел к нему, взял за руку, и Кретов тут же откинулся на спину. Его серые глаза были широко раскрыты, на розовом лице — гримаса изумления. Суворин не видел раны, точнее, заметил ее не сразу. Мелькнула даже мысль: уж не умер ли этот геройский майор спецназа просто от страха?
Еще один громкий взрыв заставил его поднять глаза; он увидел, что на него смотрит товарищ Сталин в форме и фуражке генералиссимуса.
Генсек стоял дальше на тропе около горящей машины, положив левую руку на бедро, а правой поддерживая небрежно вскинутое на плечо ружье. Тень его казалась непропорционально длинной в сравнении с невысоким ростом. Она пританцовывала на подтаявшем снегу.
У Суворина перехватило дыхание. Они смотрели друг на друга. Сталин зашагал в его сторону. Он маршировал — это было самое точное слово — быстро и вместе с тем без излишней торопливости, размахивая свободной рукой, вскидывая ее до своей бочкообразной груди, слева направо, слева направо. Сейчас я задам тебе жару, товарищ, говорила вся его фигура.
Суворин сунул руку в карман за пистолетом и понял, что оставил его возле первых двух трупов.
Слева направо, слева направо — живое знамя приближалось, разметая сапогами снег...
Суворин был больше не в силах выдерживать его взгляд. Он знал, что если поднимет глаза, то окаменеет на месте.
— Почему у вас так бегают глаза, товарищ? — произнес приближающийся человек. — Почему вы не можете посмотреть товарищу Сталину прямо в глаза?
Суворин повернул ствол пулемета «РП-46», вспоминая уроки, полученные лет двадцать назад во время обязательной военной подготовки на стрельбище где-то в окрестностях Витебска. «Поставить пулемет на боевой взвод, оттянув рукоятку назад. Оттянуть назад прицел и поднять крышку. Разложить ленту, открыть боковое отверстие, вставить ленту так, чтобы первый патрон вошел в патронник, и закрыть крышку. Нажать на спусковой крючок...»
Он закрыл глаза и нажал на спусковой крючок. Пулемет запрыгал в его руках, выпустив несколько десятков пуль, пилой подрезавших березы в радиусе двадцати метров.
Когда он отважился посмотреть на тропу, товарищ Сталин как сквозь землю провалился.
Если память не изменяла Суворину, в пулеметной ленте «РП-46» всего двести пятьдесят патронов, скорострельность до шестисот выстрелов в минуту. Поэтому, размышлял он, у него, вероятно, остается меньше тридцати секунд, чтобы обстрелять все пространство вокруг, тем более что приближается вечер, температура падает, и он может насмерть замерзнуть за несколько часов.
Ему надо выбраться с открытого места. Нельзя больше описывать круги, как коза на привязи, во время охоты на тигра, пытаясь что-то увидеть в зарослях.
Он вспомнил о заброшенных деревянных домах в дальнем конце тропы. Все-таки какое-то укрытие. Нужно найти, к чему прислониться спиной, нужно время, чтобы все обдумать.
Из леса донесся волчий вой.
Он снял пулемет с сошки, вскинул на плечо, взял в другую руку патронную ленту, и его колени едва не подкосились от тяжести.
Снова раздался пронзительный звериный вой. Это вовсе не волк, сообразил он. Это крик человека, торжествующий кровавый рык.
Он поплелся по тропе прочь от горящей машины и почувствовал, что кто-то движется параллельно с ним среди деревьев, размеренным шагом, время от времени разражаясь хохотом над его тщетными попытками скрыться. С ним играют, это было ясно. Ему позволят добраться до места, которое он наметил, и там пристрелят.