Я бросила контрольный взгляд в окно сторожки и обнаружила, что Василий натягивает ботинки. Похоже, у нас тут намечается интересная игра — «охота на человека». Ну что же, ситуация для меня, можно сказать, привычная. Охотились за нами и люди посерьезнее, не чета Василию. Но, как видите, я все еще жива и к врачам обращаюсь крайне редко. Правда, в роли загнанного зверя я выступала ровно десять лет назад. Десять лет — большой срок, но только не для таких, как я. Если бы я обладала невиданной ловкостью и выносливостью, то за десять лет эти качества могли сильно ухудшиться. Но поскольку я и в школьные годы не отличалась особой прытью, то в моем случае плюс-минус десяток лет особой роли не играют. Неуклюжесть — вневременное понятие, с ним рождаются и живут всю сознательную жизнь.
Если принимать на веру теорию Дарвина, то такие, как я, вообще не должны были выжить в процессе естественного отбора, просто не выдержали бы конкуренции с более ловкими и шустрыми соплеменниками. И уж к двадцать первому столетию мир населяли бы сплошь спортивные, физически хорошо развитые особи. Однако же этого не произошло. Тут одно из двух: либо в теории Дарвина есть некая существенная ошибка, либо… Либо люди неловкие тоже для чего-то нужны. И, дабы позволить им выжить, природа наделяет их бонусными качествами — например, смекалкой и везением. А еще — интуицией, которая подсказывает, когда стоит проявить смекалку, а когда — просто положиться на случай. В данную минуту интуиция недвусмысленно намекала, что испытывать судьбу на очередное везение не стоит. И так все складывается более чем удачно: я на свободе, помощь идет, я познакомилась с человеком, непосредственно связанным с преступлениями. Хотя такое знакомство нельзя отнести к разряду приятных, зато теперь картина практически ясна.
Пока я прислушивалась к внутреннему голосу, Василий окончательно протрезвел. Такое состояние, видимо, было для него не совсем привычным. Поэтому он подошел к столу, налил себе стопку водки и выпил, не закусывая. Ученые не зря рассматривают спирт в качестве альтернативного бензину источника энергии. До принятия на грудь Василий двигался медленно и неуверенно. Одна не самая большая рюмка превратила его из сонной черепахи в «феррари». Он взревел и ринулся в прихожую. Я не стала дожидаться, когда он выскочит на улицу, и тоже рванула изо всех сил к берегу, надеясь, что я не ошиблась.
На берегу стояло порядка шести домиков, но я прикинула, что тот, в котором хранится инвентарь, должен быть побольше размером. Такое строение имелось — длинный сарай, торцом выходящий к озеру. Дверь, скорее всего, должна быть в дальнем торце, то есть мне предстояло пробежать еще метров сто, причем половину из них — под светом прожектора.
Василий, судя по доносящимся издалека выкрикам, уже покинул помещение и жаждал встречи со мной. Он хоть и не самый великий ум современности, но по сторонам посмотреть догадается… А тут я бегу, вся такая красивая в луче прожектора. Рискованно, очень рискованно. Как там в детском фильме про Бармалея было? Нормальные герои всегда идут в обход. Я резко свернула в сторону, куда не доставал свет прожектора. Здесь тропинка была почти не расчищена, пришлось с легкого бега перейти на шаг.
На повестке дня остался еще один вопрос: как я попаду внутрь сарая. Инвентарь наверняка хранится под замком, а у меня нет отмычки. И даже если бы она была, я все равно не умею ею пользоваться. Придется через окно, если, конечно, в здании есть окна. Я осторожно, стараясь избегать освещенных участков, кралась вдоль берега. Васькиных воплей больше не было слышно — наверное, он побежал туда, где меня держали. Таким образом, у меня не больше десяти минут в запасе. Сейчас он обнаружит запертого в домике восточного мужчину, и дальше они будут искать меня уже вдвоем. А если у них есть собака, то мои дела совсем плохи. Хотя данную территорию вряд ли охраняет специально обученный доберман-пинчер, скорее — демократичный двортерьер. Сумеет ли такой пес взять след? Проверять не хотелось.
Как я и предполагала, дверь в сарай оказалась в дальнем торце здания. Освещение здесь было весьма скудным — заляпанная грязью лампочка честно старалась рассеять ночную мглу своими шестьюдесятью ваттами. Справа от входа висел пожарный щит — ведро, лом и пара топориков. Топорики — это какое никакое, а оружие. Правда, вряд ли я смогу им воспользоваться. Я уверена, что способность убивать — врожденное качество. Или вырабатываемое путем долгих тренировок. Я стопудово не смогу никого ударить топором. Так что лучше его и не брать. Если Васька меня поймает, то без топора в руках я отделаюсь побоями средней степени тяжести. А вот с топором… Человеку свойственно судить о других по себе. Васька обязательно решит, что я собираюсь его пристукнуть… Закончится тем, что он отберет у меня топор, даст им мне по голове, и самое смешное — суд вполне может его оправдать. В лучшем случае ему инкриминируют превышение пределов обороны.
Ладно, не нужно думать о грустном. Меня еще не поймали, вот когда поймают… Хотя нет, и эта мысль неправильная. Нужно сделать все, чтобы меня не поймали. Что тут у нас с замком?
Я внимательно осмотрела дверь и поняла, что мне в очередной раз повезло. То ли все отпущенные деньги руководство комплекса пустило на приобретение инвентаря, то ли это самое руководство было весьма легкомысленным, но вместо хорошего врезного замка на дверях красовался большой навесной ветеран, легко открываемый с помощью лома. А лом висел рядом, на пожарном щите. Не скажу, что сразу все пошло гладко. Замок удалось сбить только с четвертой попытки. Я повесила ломик обратно на щит, немного подумала, вновь сняла его и разбила лампочку. Будем перенимать опыт. Они же расколотили или выкрутили лампочки в моем подъезде перед тем, как на меня напасть. Я нападать не собираюсь, но держать оборону тоже лучше в темноте. К тому же так они не сразу заметят, что замок сломан.
Войдя внутрь, я плотно закрыла за собой дверь. В помещении было тепло и темно, двигаться приходилось на ощупь. Я сделала шаг, сразу же наткнулась на что-то, и это «что-то» с грохотом упало. Так дело не пойдет, я тут себе все ноги переломаю. Нужно спокойно постоять несколько минут, дать глазам привыкнуть к темноте. Сколько времени требуется, чтобы глаз начал видеть при почти полном отсутствии освещения? Никогда этим не интересовалась, а теперь вот подвернулся хороший шанс выяснить это на практике. Я вытаращила глаза в наивной уверенности, что так процесс адаптации пойдет быстрее. Не знаю, насколько это помогло, но через пару минут я уже смогла различить стеллажи вдоль стен, заполненные разнообразным инвентарем для активного отдыха. На стеллаже слева были представлены лыжи и ботинки, справа лежали коньки, санки, снегокаты. Коньки, санки и снегокаты мне вряд ли понадобятся, другое дело — лыжи. Пожалуй, единственный вид спорта, где я могу выступить не позорно, — это беговые лыжи. Я пошла вдоль стеллажа, перебирая ботинки и прикидывая, какие мне подойдут. За это время глаза мои настолько адаптировались, что я умудрилась рассмотреть таблички с цифрами, прикрепленные около каждой ячейки. Чья-то заботливая рука вывела цифры так крупно, что их не составляло труда разобрать даже в темноте. Наличие табличек существенно облегчало мою задачу. Нужно было только подобрать ботинки, а потом взять лыжи из ячейки с таким же номером. Я прошла стеллаж до конца и в самом углу обнаружила кое-что интересное — снегоходы.