Мы прошли по унылому узкому коридору в заднюю комнату. Помещение было наполнено дымом, здесь было шумно и полным-полно Красоток. Всего их было пятеро. Все одеты в различного вида кожаные наряды за исключением Сахарка. На Сахарке было кроваво-красное атласное платье, которое сидело на нем, как вторая кожа. Оно было короткое, тесное и столь гладкое спереди, что я бы подумала о вмешательстве хирургии. На нем был парик под Мэрилин, и в мои лучшие дни я не выглядела лучше. Я бросила искоса взгляд на Морелли, он явно онемел от той же очарованности, что испытала и я. Я снова обратила внимание на Сахарка. И тут-то меня осенило.
— Женщина в баре — это был Сахарок, — зашептала я Морелли. — Парик был другой, но я уверена, там был Сахарок.
— Ты шутишь? Он был прямо перед тобой, и ты его не узнала?
— Все случилось очень быстро, а в зале было темно и полно народу. И, кроме того, взгляни на него. Он просто великолепен!
Сахарок увидел нас троих, входящих в комнату, и вскочил на ноги, обозвав Салли неблагодарной шлюшкой.
— Боже, — произнес Салли, — о чем он толкует? Разве ты не цыпочка, чтобы обзывать тебя шлюшкой?
— Цыпочка — это ты, тупое дерьмо, — вмешался один из трансвеститов.
Салли сгреб свою упаковку спереди и сделал жест, словно подтягивал мошну.
— Я хочу поговорить с тобой наедине, — обратился Морелли к Сахарку.
— Ты тут никто, и говорить я с тобой не собираюсь, — заявил Сахарок. — Это раздевалка группы. Ну-ка, выметайтесь отсюда.
Морелли пересек комнату в три прыжка, загнав Сахарка в угол. Там они потолковали несколько минут, потом Морелли отошел.
— Приятно было повидаться, — сказал он, обращаясь к другим членам рок-группы, которые, сгрудившись плечом к плечу, стояли в неловком молчании.
— С тобой я позже поговорю, — бросил Морелли в сторону Салли.
Когда мы покидали Сахарка, все еще торчащего в углу, глаза его стали маленькими и блестящими, не соответствуя кукольному личику.
— Боже, — произнесла я. — Что ты ему сказал?
— Я спросил его, имеет ли он отношение к бомбометанию.
— И что он тебе рассказал?
— Не много.
— Он умеет преобразиться в красотку.
Морелли качнул головой от восхищения:
— Боже, в ту минуту я не знал, то ли мне хочется дать ему по морде, то ли попросить его о свидании.
— Мы останемся посмотреть на выступление группы?
— Нет, — сообщил Морелли. — Мы отправляемся на парковку исследовать «мерседес», а потом проверим Сахарка.
* * *
«Мерседес» был чист, но таков уж был Сахарок. Ни в чем не уступал Грегори Стерну [36] . Когда мы вернулись к дому Морелли, то обнаружили припаркованные перед входом две полицейские машины и толкущуюся на тротуаре небольшую толпу. Морелли припарковал пикап, вышел и подошел к ближайшему патрульному, который оказался Карлом Констанцой.
— Вот, ждем тебя, — сообщил Карл. — Не знаю, хотел ли ты, чтобы мы залезли в твое окно.
— Нет. Вечером все будет в порядке, а завтра я приглашу стекольщика.
— Сейчас поедешь или подашь рапорт с утра? — спросил Карл.
— Сделаю это утром.
— Мои поздравления, — обратился ко мне Констанца. — Слышал, ты беременна.
— Я не беременна!
Констанца приобнял меня и наклонился к уху:
— А хочешь?
Я закатила глаза.
— Ладно, но вспомни обо мне в случае, если переменишь решение, — сказал Карл.
К Морелли подошел старик в халате и толкнул его локтем:
— Прямо как в старые времена, а? Я помню, как дом Зигги Козака изрешетили так, что он стал похож на швейцарский сыр. Черт, скажу вам, вот были денечки.
Морелли прошел в дом, подобрал бомбу и отдал Карлу.
— Проверь на предмет отпечатков и закрой в шкаф. Кто-нибудь опросил соседей?
— Никаких свидетелей. Мы прошлись по всем домам.
— Как насчет машины?
— Еще не нашли.
Копы влезли в машины и разъехались. Люди разошлись. Я прошла вслед за Морелли в гостиную, где мы вместе встали, осматривая осколки, рассыпанные по всему полу.
— Я очень сожалею, — произнесла я. — Это все моя вина. Мне не следовало приходить сюда.
— Не переживай, — успокоил Морелли. — Жизнь такая скучная штука.
— Я могу съехать.
Морелли сграбастал меня за блузку и притянул к себе.
— Ты просто боишься, что проиграешь, и тебе придется платить мне пятьдесят долларов.
Я почувствовала, как расплываюсь в улыбке:
— Ну, спасибо.
Морелли наклонился и поцеловал меня. Потом просунул колено мне между ног, сунул язык в рот, и я заполучила волну жара, опустившую мой желудок дюймов на шесть.
Тут он отпустил меня и ухмыльнулся.
— Спокойной ночи.
Я моргнула:
— Сп’кночь.
Ухмылка стала еще шире:
— Попалась.
Я скрипнула зубами.
— Я иду спать.
— На случай, если соскучишься, я буду внизу. Собираюсь спать на диване сегодня, чтобы уж точно никакая зараза не вползла в окно и не сперла телевизор.
Я поднялась рано, впрочем, Джо встал еще раньше. Когда я вторглась в кухню, он уже убрал стекла и теперь поедал на завтрак лазанью.
Я налила себе кофе и окинула лазанью тоскливым взглядом.
— Присоединяйся, — предложил Джо.
Если я съем лазанью, придется заняться какими-нибудь физическими упражнениями вроде двухмильной пробежки трусцой. Я предпочитаю совершать упражнения в виде прогулки по магазинам. Ладно, какого черта, мне, так или иначе, стоит выбраться на пробежку. Типа держи себя в форме, и всякое такое дерьмо.
Я села напротив Джо и стала жадно есть.
— Сегодня ты возвращаешься к тому секретному делу.
— К слежке.
Я ненавидела слежку. Слежка означает, что ты сидишь в машине совершенно одна, пока не затечет задница. А если отлучишься в туалет, все к черту сбегают, а ты остаешься ни с чем.
Морелли отодвинул пустую тарелку:
— Какие у тебя планы?
— Искать Максин.
— И?
— И все. Идей больше нет. У меня нет наводок. Все вокруг исчезли. Эдди Кунц, вероятно, мертв. Насколько мне известно, миссис Новики, Марджи и Максин мертвы. Мертвы и похоронены.