— Не врите, ради бога! — попросила я, продолжая плакать.
— Честное слово! Мне можно войти?
— Откуда вы здесь?
— Проезжал мимо... Смотрю, ваш дом... Дай, думаю, напрошусь на чай. Сидел в машине, набирался смелости... Вдруг выходит ваш муж с чемоданом. Куда это он на ночь глядя?
— Мы с ним поссорились.
Следователь снова присвистнул, не прекращая своего неуклонного движения в сторону комнаты.
— Как романтично! Сейчас это редко бывает — ссоры. Чуть что, люди просто расходятся, чтобы не трепать нервы. Жизнь одна... Но мне кажется, в супружеских ссорах есть своя прелесть. Так вы из-за этого плачете? Нашли сокровище!
— Вам не понять.
Он был уже на диване.
— Почему не понять? Мои родители прожили вместе всю жизнь. Вот вы гордитесь своим десятилетним супружеским стажем, а у них он сорокалетний.
— Они подали заявку в Книгу рекордов Гиннеса?
— Если я женюсь, то сразу же захочу побить их рекорд. У нас с отцом постоянное соревнование.
— Наверное, удачное для отца?
— Между прочим, до тридцати я был управляющим всем нашим состоянием. Я его утроил. Чем пахнет?
— Лазаньей.
— Я голодный.
— Она была замороженная. Вам вряд ли понравится.
— Я люблю всякое говно.
Я сходила на кухню за лазаньей. Пока несла ее, дико захотела есть. Пришлось вернуться за второй вилкой. Я поставила тарелку на наш столик с инкрустацией.
— Будем есть оба. Я тоже голодная.
— Красивый столик.
— Старинный. Достался мне от отца.
— Как и квартира, правильно?
— Откуда вы знаете?
— Ваш муж, поссорившись с вами, ушел с чемоданом... Значит, квартира ваша... Очень вкусно! Потом покажете коробку?
— Кого вы играете передо мной? — спросила я, откладывая вилку. — Кто вы вообще? До тридцати утраивали свои деньги, а потом пошли в следователи. С какой стати?
— Их стало неинтересно утраивать. Сорок нулей или сорок один — какая разница. Я перестал чувствовать результаты своего труда. Такие величины... они перестают восприниматься как реальные. Это как космические расстояния: мегапарсеком больше, мегапарсеком меньше.
— И вы пошли в полицию.
— Ну, в этом я разбирался. Хорошо представлял себе, какие возможны обманы. В основном, хотел заниматься налогами: мне казалось, есть какая-то ужасная несправедливость в том, что средства так неравно распределены. Вот ваш Горик не может оплатить лечение. А ведь СПИД лечат. Уже лет десять. Не поддерживают статус, а излечивают раз и навсегда. Но это стоит тридцать миллионов... Вот я и хотел следить на своей работе за тем, чтобы хотя бы существующие нормы распределения не нарушались... У меня и отец всю жизнь занимался общественной работой. Был адвокатом. Бесплатным.
— Здесь вы его тоже обогнали?
— Еще нет. Но у меня вся жизнь впереди. Чай поставите?
Когда я вернулась из кухни, он стоял у стойки с техникой.
— А где прибор?
— Муж его продал.
— Разочаровался?
— Видимо, да.
— А я наоборот — увлекся. Вот уже месяц играю. Знаете, он не так прост, этот прибор.
— Я тоже так думаю.
— Почему?
— Вам интересно, что я думаю по этому поводу?
— А зачем я, по-вашему, спрашиваю?
— Зачем... Допрос, надо понимать, продолжается?
— Хотите так считать, считайте.
— Хорошо... Я скажу. Мне давно кажется, что все эти игроки не понимают, по каким минным полям ходят... Думаю, что «Саваоф» предсказывает будущее. Причем вот здесь, в эту самую минуту, и исходит он не из тех условий, которые мы меняем, а из наших побуждений менять условия так, а не иначе. Он угадывает желания игрока. В фильмах это было незаметно, но как только в игру в качестве героя был введен сам играющий, обнаружились оглушительные последствия.
Следователь усмехнулся, касаясь меня оценивающим взглядом. Мне показалось, что он смотрит как мужчина на женщину, и в его глазах читается невысокое мнение о моей фигуре.
«Благородный полицейский, — подумала я. — Продолжаешь искать свои денежки. Вот почему ты здесь... Неужели и с Марианной переспал из-за показаний Елениной кухарки против Микиса?»
— То есть применительно к вашей ситуации... — он помолчал, раздумывая, — применительно к вашей ситуации, кто-то меняет какую-то фразу, чтобы скрыть свое преступление, а прибор понимает, что, ради того чтобы скрыть это преступление, человек готов и на убийство... Например, если это сделал Татарский, то «Саваоф» догадался, что он был согласен пожертвовать женой. Был готов и сам исчезнуть. Если это сделал кто-то другой, то... То же самое.
Я усмехнулась в свою очередь:
— Не делайте вид, что это только сейчас пришло вам в голову! Вы думали, что Татарский мертв именно потому, что это показал «Саваоф». Вы и разговор завели, чтобы вывести меня на такие откровения.
— Нет, врать не буду. Пришло не сейчас. Я думал об этом и раньше.
— Какое счастье для преступников, что на свете мало богатых мужчин, одержимых идеей социальной справедливости! Настоящий следователь, замотанный тяжелой жизнью, маленькой зарплатой, постоянными отчетами перед начальством и упреками жены, вряд ли имел бы желание упорно копать раскрытое дело. А вы не ограничены бытом. У вас есть только азарт. Вы так и не остановитесь, пока не найдете денег?
— Вам осталось еще обвинить меня в том, что весь мой азарт — это жадность. Ведь пропали и мои деньги. Поэтому я и рою землю.
— Во-первых, не только ваши, вы ведь не единственный акционер, во-вторых, они частично будут покрыты страховкой, в-третьих, более половины суммы оплатят социальные фонды, то есть мы, работники... Те, кто стоит в очереди на бесплатное лечение, простоят лишних полгода... Нет, в жадности я вас не обвиню. Марианна подробно рассказала мне о ресторане, в котором вы ее угощали. Вы не жадный в смысле денег. Но ведь жадность может и трансформироваться, правда? Пойти по другому руслу — по руслу охоты например. Охоты с ружьем и гончими, я имею в виду.
— По Фрейду? Вы ведь начитанная, мне говорили...
— Не по Фрейду. По Гегелю: «Богатые всегда бесятся с жиру, суки» — так он писал.
— Вы правда так думаете? — Гергиев сел напротив меня, улыбаясь.
Когда он улыбнулся, я усомнилась в своих словах.
— Ваш муж ушел с чемоданом не потому, что вы поссорились, — весело сказал Гергиев. — Он вообще ушел. По логике вещей, это вы должны были его выгнать, поскольку он вас не стоит, но, судя по тому, с какой ненавистью вы восприняли мою попытку поговорить о «Саваофе», можно предположить, что это ничтожество вас бросило само. И вы сейчас думаете: «Разговоры с мужчиной по душам делают женщину беззащитной. Вот, пришел еще один любитель «Саваофа»! Но я-то уже не та!»