– Ни фига себе, – добродушно сказал человек. – Это все?
– Нет, не все. Мне нужны материалы о расследовании убийства в Марбелле Елены Королевой. Поищи какие-нибудь концы. Может, в представительстве Интерпола помогут?
– Может, мне еще выяснить, где скрывается Усама бен Ладен?
– Это ценная информация, – согласился Иван Григорьевич. – Но меня она не интересует. Каждый должен заниматься своим делом.
– А ты своим делом занимаешься? – возмутился человек. – И как тебе не стыдно, Иван!
– До свидания! – холодно сказал Турчанинов и дал отбой.
Марина Королева пролежала в кровати целый день. Чувствовала она себя неплохо, и врачи обычной городской «скорой» даже высказали охраннику неудовольствие, мол, он вызвал их по пустяковому поводу. И пятьсот рублей их не смягчили.
– Вы зачем им дали деньги? – зло спросила Марина, когда врачи ушли.
– Так положено.
– Положено давать за что-то. А за хамство не положено!
«В папочку пошла», – подумал охранник, глядя на нее исподлобья. Всех богатых он считал жлобами. Были бы у него деньги – он бы не жадничал.
Зато врачиха из клиники, вызванная на следующее утро, долго кудахтала над Мариной, делала какие-то уколы, уговаривала вернуться.
– Это обычный обморок, – устало спорила Марина.
– У вас все необычное, Мариночка! Вы очень рано выписались, к чему это гусарство? Разве вам у нас было плохо? Вы нас прямо обижаете, честное слово!
Охранник в это время шкворчал чем-то на кухне.
Оказалось, яйцами с колбасой.
– Я пойду в аптеку, – буркнул он, налив Марине кофе. – Никому не открывайте. Вы все-таки скажете, кто вам вчера звонил?
– Ошиблись номером.
– А почему вы в обморок грохнулись?
– Надышалась на балконе. Или много впечатлений с непривычки. Слушайте, вас бы в мою ситуацию, вы бы из обмороков не вылезали.
Он пожал плечами. Через минуту хлопнула входная дверь.
В кармане халата у нее уже лежала записная книжка и ручка. Она их достала, положила рядом с чашкой, задумалась.
«История какая-то странная. Мне угрожают… «Думаешь, денежки тебя защитят? – спросил он. – Я все равно узнаю правду!» Какую правду? Это был он или она? И угрожает ли мне опасность на самом деле?»
Она открыла записную книжку и написала на первой странице большими буквами: ОПАСНОСТЬ.
Когда Марина увидела это слово, написанное собственным почерком, она поняла, что опасность ей действительно угрожает. До этой нехитрой мысли мог додуматься даже человек с поврежденной, как у нее, башкой. Пять лет назад ее чуть не убили – и тогда ее тоже охраняли. Тем не менее, злоумышленники сумели выманить ее на задний двор дискотеки.
«Ты как считаешь: ты доверчивая?» – спросила она себя.
«Думаю, что нет, – ответила сама себе. – Но ты доверчиво пошла в темноту!»
Выяснить все подробности покушения на меня, – написала она под словом ОПАСНОСТЬ.
Да, этим делом очень тщательно занимались. Можно быть уверенным, что отец не жалел ни средств, ни сил. Следователи были старательными. Но ведь она не следователь! Она участник той истории.
И значит, у нее есть фора.
Эта фора зарыта в ее голове – глубоко, где-нибудь под первой буквой или первой лягушкой, за теоремой Пифагора или над знанием нот – она лежит там в запыленной стопке и никуда не исчезла. Удар по голове просто уронил миллионы папок, перемешал их, перепутал, и они теперь лежат неправильно, не на своих местах. Но они лежат! Марина уже знала: без веры в это она жить не сможет.
Два года назад ее отец покончил с собой. Возможно, его убили. Возможно, это другая история, не имеющая никакого отношения к покушению на нее. Но очень вероятно и то, что это та же самая история.
Выяснить все подробности самоубийства отца, – написала она следующим пунктом.
Месяц назад кто-то убил ее мать. Пришел к ней под видом друга, принес шприц с героином, сделал укол в вену… Зачем? Какая выгода от убийства безобидной наркоманки? Дом? Но дом принадлежит ей, Марине.
Выяснить все подробности убийства матери.
Теперь этот звонок. Неизвестный обещает убить ее. С какой целью? Говорят, все преступления совершаются из-за денег. Он хочет унаследовать ее имущество, включая этот чертов дом? Это немаленький куш, но, во-первых, незачем предупреждать ее об убийстве, а во-вторых, есть одна закавыка. Она спросила у адвоката Крючкова: «Кто мой наследник? Если бы я умерла, кто бы получил эту квартиру, и загородный дом, и машину, и счет в банке?» «Ваша мать, – сказал ей Крючков. – Но это в том случае, если бы вы умерли, не приходя в сознание. То есть она получила бы все по завещанию Михаила Александровича. Теперь другая история. Вы пришли в себя, и если теперь с вами, тьфу-тьфу-тьфу, что-нибудь случится, то все унаследует ваша мать или тот человек, которого вы назначите своим наследником. Вы можете написать завещание прямо сейчас. Люди обычно не любят писать завещаний – это свидетельство нашей российской дикости. Лично я уверен: после всего, что случилось, вы проживете сто лет! За себя, за отца и, как говорится, за того парня…»
«Не хочу пока забивать голову, – сказала она тогда. – Пусть мать наследует, если я вдруг окочурюсь».
Они еще не знали, что мать убита.
Что ж, такой путь к наследству прямым не назовешь. Она бы не пошла по нему. Но этот человек непонятного пола, хрипящий в трубку угрозы, может быть ненормальным.
«Смешно! – улыбнулась она. – Девка с изуродованным лицом и отсутствующей памятью еще имеет наглость считать кого-то ненормальным!»
Убийство матери казалось ей необъяснимым. Королев развелся с ней двадцать лет назад, она уже десять лет находилась в другом браке! Если цель убившего отомстить, то кому он мстит этим убийством? Дочери? Но разве кто-то вправе ожидать от Марины слез по этой бросившей ее женщине?
Если его цель сделать Марину еще более беззащитной, то разве мать была ей защитой?
Что же остается? Предположим, ее мать была чему-то свидетелем…
Хлопнула дверь, охранник застучал ботинками в коридоре.
– Три аптеки обежал, нигде не было… – Он зашел на кухню, глянул искоса на записную книжку. – Вы бы не напрягались, Марина Михайловна.
– А моя мать давно была в России? – спросила Марина.
– Полтора года назад. На сорок дней Михаила Александровича приезжала.
– А у меня была?
– Была, но ее не пустили. Она обычно так рыдала, что боялись, она вас как-нибудь повредит. Ну, там, упадет к вам на грудь, или еще чего.
– Рыдала?