Наверное, вслед за этим и вымрут женщины-мотыльки. Летучие, лживые, странные, преданные, честные, глупые, мистически прозорливые – такие двойственные, словно сделанные из двух разных существ: женщины и мотылька. Ведь вымерли мужчины восемнадцатого века: легкомысленные и напудренные, умеющие жить, как никто и никогда позже – такие обольстительные любовники и жуиры. Красота не защищает от ухода из истории – вот в чем дело! «Кто не жил в восемнадцатом веке, тот никогда не жил», – грустно говорил Талейран после революции, да и все остальные утверждали: это было несравненное и прекрасное время, но оно кануло навсегда. В эволюции побеждает сильнейший, а не прекраснейший.
Да, вот такая Лола: одному изменяла, другому была предана, сегодня расчетливая, завтра щедрая, ее ничто не удержит, она ценит всякие смешные мелочи, но не ценит самого важного; непредсказуемая, жестокая, делающая всех вокруг несчастными, не приносящая воды умирающему, а завтра, наверное, плачущая над вымышленными героями ток-шоу – может, пусть она лучше сгинет?
Зачем он думал об этом? Зачем расстраивался и шептал себе под нос? Черт его знает. «Просто, отвык в санаторной глуши от маленьких и больших трагедий, – пытался он себя образумить. – Одичал, все теперь в новинку…» Возможно, так и было.
Двенадцатого августа, в пятницу, он отпросился с работы пораньше и отправился завершать эту разбередившую душу историю. Ехал в Москву навстречу огромным пробкам, по пустой дороге – он знал, что так всегда бывает в пятницу, но ему казалось, что все-таки в этом есть какой-то знак: ему горит зеленый свет, нет никаких препятствий и, значит, его дело правое.
Уже из машины Иван Григорьевич сделал самый важный звонок, потом заехал к коллегам, чтобы посмотреть на фотороботы, дал им адрес и сказал, что позвонит. Затем отправился в клинику фонда.
Последнюю неделю Марина находилась там. О клинике словно забыли, и она плыла по зеленому морю Лосиного острова, как корабль без руля и ветрил, – счета закрыты, главного врача нет – а как-то плывет, лечит. Иртеньевой сюда было удобно приезжать, она привозила свои лекарства и даже гуляла с Мариной по парку. Потрясенный ее преданностью и сам никуда не сбежавший садовник пообещал ей кучу разных многолетников и два можжевельника. «Вы это оцените!» – грустно произнес он. Иртеньева и правда была хорошим садоводом.
Иван Григорьевич нашел их в парке. Они сидели на скамейке под липами, разговаривали, и Иртеньева сразу нахмурилась, увидев его. Турчанинов уже знал, какими авторитарными могут быть врачи, поэтому демонстративно положил руки в карманы. Он и сам любил покомандовать, это была командирская поза.
– Мне надо поговорить с Мариной, – сказал он.
– Каждое ваше появление сводит на нет месяц лечения.
– Есть ситуации, которые лечатся не изнутри, а снаружи.
– Ах, да! – Она саркастически улыбнулась. – Я и забыла! Вы же врач.
– Нет, я следователь.
– Но здесь не милиция, господин Турчанинов. Здесь больница.
– Марина, – обратился он к испуганно затихшей девушке. – Теперь я знаю точно: вы Марина Королева. У меня есть все доказательства.
– Доказательства? – прошептала она.
– Да. И главное из них – ваш сон, точнее, воспоминание об улице летчика Ивана Порываева. Вы там были, и там вас покусала собака.
Ее глаза не округлились, как он ожидал, а наоборот, чуть сузились.
– Это произошло двадцать седьмого сентября двухтысячного года. Рекс вылез из-под ворот и укусил вас за ногу. После этого вы поймали такси и отправились в платную поликлинику, где вам оказали помощь и записали ваше имя. На следующий день, уже после покушения, врачи обнаружили на вашей ноге обработанную рваную рану. Она была небольшой, но болезненной. Это из-за нее вы споткнулись на лестнице клуба.
– Но я не помню, как он меня кусал!
Иртеньева взяла Марину за руку, потом подняла взгляд на Турчанинова. Он ожидал увидеть в ее глазах гнев, но нет – она смотрела серьезно, беззлобно и грустно.
– Это и не нужно помнить, – сказал он.
– Как же не нужно? Ведь это ничего не доказывает! Да, я помню собаку, и она меня до сих пор пугает, я вижу, как она смотрит из-под ворот, но этот страх ничего не значит!
– Значит.
– Нет, Иван Григорьевич, вы не понимаете. – У нее на глазах показались слезы, нос покраснел, но теперь она казалась ему симпатичной. – Они обе могли видеть и дом, и мединститут, и Королева, и бывшего главврача, господи, словно купили эти воспоминания в одном магазине!
– И дом, и мединститут, и Королева, и бывшего главврача – да. Но не эти ворота. Их могла видеть только Марина.
– Да почему?
– Потому что, как я думаю, Лола там никогда не была.
– Но там же продают кислоту, а Марину облили кислотой! Как это может быть совпадением? Это Лола купила кислоту, она там была, Иван Григорьевич!
Он помолчал, прежде чем ответить.
– Вы хотели знать, кто вы? Я вам сказал. Двадцать седьмого сентября двухтысячного года Марину Королеву покусала собака. Это несомненный факт. Я уверен, что это произошло на улице Ивана Порываева. Вы вспомнили эту улицу и вспомнили эту собаку. Какие вам еще нужны доказательства? Через пару часов у меня будет последнее, но я вообще-то не бросаюсь такими словами. Если я говорю, что в чем-то уверен, значит, так и есть. Вам достаточно моих слов?
– Нет.
Он приподнял бровь. Иртеньева усмехнулась, глядя себе под ноги и словно задумавшись о чем-то своем.
– Иван Григорьевич, я хочу знать не только, кто я, но еще и правду.
– Вот как… Это желание заслуживает уважения. – Он немного растерянно посмотрел на Иртеньеву, ожидая ее реакции.
– Что такое? – притворно удивилась она, так и не поднимая глаз. – Я-то думала, милиция все знает! Что ж вы запнулись?
– Слушайте, нашли время ерничать! Что мне делать?
– А что вы имеете в виду, собственно?
– Как вы относитесь к тому, чтобы я сейчас стал говорить правду? Какой бы она ни была…
– Да мне-то что? Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция. Это ведь ваша клятва Гиппократа?
– Красивая, не правда ли?
– Неплохая, – согласилась она и наконец подняла взгляд. – Можете говорить, не надо тянуть, как в американском триллере. У меня и то началась аритмия. Хотя, на мой взгляд, триллеры, в отличие от выпусков новостей, полезны для здоровья. Ну, говорите.
– В общем, я считаю так. Лола никогда не была на улице Ивана Порываева именно потому, что она никогда не покупала кислоту.
– А кто ее покупал? Сергеев? – спросила Марина.
– Нет. Вы.
– Я?!
– Да.
– Чтобы облить себя, что ли?!
– Нет, чтобы облить мачеху.