Джини откинулась в кресле, вздохнув с облегчением. У Джордана все в порядке. По крайней мере он не пострадал из-за нее; однако сердце ее не успокоилось, а забилось сильнее.
Рассказав несколько шутливых историй и завладев вниманием зрителей, он запел. Но голос звучал так, словно он пел только для нее. Джини сидела и ошеломленно слушала его песни, которые все любили и знали. Сначала прозвучали «Полуночник» и «Тебе надо идти». За ними последовали другие, и конец каждой песни превращался в начало следующей. Джини уже давно тайком слушала все его песни и любила их, как любила самого Джордана.
Волна нежных звуков окутывала ее, уносила куда-то. Слезы выступили на глазах: песни были полны свежего чувства, он пел от души, из глубины сердца, и струны гитары жалобно стонали.
В его музыке скрывалась огромная гамма чувств: от печали до ненависти и красноречивых слов любви. Артист всего себя отдавал песне. Хрипловатые переливы голоса, обдуманные изменения темпа и ритма – все особенности блюза должны были способствовать раскрытию чувств, и он добивался этого. Атмосфера в зале становилась наэлектризованной.
В стихах его чувствовалась прямота, глубина и сила, изливавшаяся на всех и трогавшая слушателей. Не было карнавальных блесков огней, никаких специальных эффектов, необычных костюмов или эксцентричных танцев.
Джордан просто отдавался музыке, и это производило потрясающее впечатление. Голос его как будто ласкал Джини, и по спине у нее мурашки бегали. Ей хотелось плакать, но чувства были слишком глубоки для слез. Он дарил наслаждение потому, что сам находил наслаждение в музыке, за это его и любили поклонники. Все слушали так же, как и Джини, – в упоении.
В зрительном зале были люди всех возрастов и состояний, и Джини удивилась, осознав, что Джордан пользуется широкой известностью не только среди подростков.
Но вот он запел песню, которую она уже слышала, и ее имя зазвучало на огромном стадионе:
– Джини… Джини… Джини…
Никогда еще в его голосе не было такой берущей за душу печали. Она вдруг вспомнила, как их соединившиеся на мгновение руки расстались там, на стоянке, и забыла, что он звезда: он мужчина, которого она любит.
– Я ищу тебя среди тысяч лиц…
В его голосе она ощутила боль потери, которую испытала и сама. Все эти годы она так стремилась к нему! Неожиданно Джини поняла: больше ей не вынести. Придя на его концерт, она еще раз убедилась в том, что знала всегда: Джордан никогда не мог бы принадлежать ей, он принадлежит своему искусству, музыке. Он принадлежит всему миру.
Она поднялась со своего места и, спотыкаясь в темноте, пошла к ближайшему выходу.
Даже сюда доносился приглушенный гул тысяч голосов зрителей.
Джордан стоял, прислонившись к стене. Черные волосы прядями спадали на вспотевший лоб, белая рубашка была мокрой от пота. Полотенцем, свисавшим с широких плеч, он промокал свое бронзово-загорелое лицо и лоб, стараясь не слишком сильно нажимать под правым глазом и не тереть синяки на щеке, просвечивавшие сквозь грим загарного цвета, который заставила его нанести Фелиция перед выходом на сцену.
Через всю комнату ударник ансамбля, Луи, прокричал ему, перекрывая шум:
– Это было потрясающее представление, босс, вы великий певец, ваши выразительные черные глаза и все такое.
Джордан слабо улыбнулся в ответ:
– Наверное, я пою лучше, когда я при смерти.
– Еще повезло, что ты жив, – яростно прошептала ему на ухо Фелиция, протянув банку пива.
Весь вечер она вертелась поблизости с видом собственницы, стараясь хоть чем-нибудь быть полезной Джордану.
– Не надо пива, Фелиция. Помнишь, что сказал доктор? Я выпью воды.
Фелиция мгновенно вернулась с высоким стаканом ледяной воды.
– Что это пришло тебе в голову останавливать автобус и выходить? – требовательно спросила она.
Он знал, при Фелиции лучше не упоминать имени Джини. Это был единственный камень преткновения в их отношениях.
– Если бы я не была занята с газетчиками, – продолжала Фелиция, – и находилась рядом с тобой, дорогой, я не допустила бы этой безрассудной храбрости. Слава Богу, ты отделался несколькими синяками, а возможно, и парой сломанных ребер. Тебе нужно принять душ, потом мы отвезем тебя в больницу и сделаем рентген, как рекомендовал доктор. Я очень не хотела, чтобы ты выступал, ведь врач не разрешил тебе.
– В тот вечер, когда я не выйду на сцену, где на меня рассчитывали, мне лучше умереть, – сказал Джордан мрачно.
– Но ты подвергал свою жизнь опасности!
Хотя он знал, что не прав, назойливая заботливость Фелиции оказалась последней каплей. Он хотел, чтобы его оставили в покое, дали возможность подумать, а она продолжала болтать – казалось, чувствуя угрозу потерять его привязанность.
– Как я и сделал, да? – прервал он. Весь вечер он не переставая думал о Джини. Видел он ее на самом деле или это плод его воображения? Он всегда волнуется перед концертом, не сыграли ли нервы над ним злую шутку? Но если она и вправду жива, как ее найти?
– Джордан, что с тобой? Тебя что-то гложет, я же чувствую.
– Мне бы не хотелось об этом говорить. Ладно?
– Хорошо, – сказала она, – не сейчас.
– Почему бы тебе не проверить, все ли у нас в порядке? А я пока приму душ, – проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал с теплотой. Наклонившись, Джордан поцеловал Фелицию в макушку: – Не беспокойся, мое отвратительное настроение к тебе не имеет никакого отношения.
Она кивнула, делая вид, что успокоилась, однако она была слишком умна, чтобы ее можно было так просто задобрить.
Джордан уже собрался в душ, когда услышал за дверью какой-то шум. Наверное, чересчур нетерпеливый поклонник прорвался. Меньше всего в этот вечер Джордану хотелось встречаться с рьяными почитателями, но какое-то интуитивное чувство заставило его на время забыть про душ и выяснить, что там происходит.
Спустя несколько мгновений на пороге появился Луи с запиской в руке.
По-детски выведенные черным фломастером буквы на измятом листочке из записной книжки прыгали перед глазами:
«Пожалуйста, верьте мне! Я на самом деле ваша дочь и должна вас видеть! Прямо сейчас! Мелани Кинг».
– Хорошенький сегодня вечерок, – начал Луи. – Босс, я понимаю, это звучит дико, но девчонка и в самом деле похожа…
Но Вулф перебил его:
– Джордан, это просто еще одна попытка вытянуть из тебя денежки за твое якобы отцовство. Каждая малышка в Америке хочет быть принцессой с папочкой-миллионером.
– Может быть, ты прав, – пробормотал Джордан, – так что ты хотел сказать, Луи?