– Я не умею танцевать, как Фелиция.
– Это мне меньше всего нужно.
– Ты, похоже, прекрасно развлекался с ней.
– Это была идея Фелиции.
– Но ты уступил.
– Я не мог найти тебя. – Его губы прижались к волосам у нее на виске. – Послушай, Джини, это ничего не значит.
– Для меня значит.
– Прости, любимая.
– Ты с ней был так сексуален, – в ее шепоте слышалась боль.
– Я держался так, как обычно на сцене. Я играл. Это мой имидж. Я ведь призван развлекать. Вот и все.
А если имидж и есть настоящий Джордан? Или теперь перед ней человек?
Он отодвинул голову от ее лица, чтобы лучше было видно выражение ее глаз. Почему вдруг ей стало трудно дышать? От его мягких уговоров? Или от танца? Все равно, перед ним нельзя устоять. Она опустила голову, стараясь вырваться из-под власти его глаз, перевела взгляд на третью пуговицу его рубашки.
– Если хочешь, я разорву договор с Фелицией, несмотря на то, что мне это будет стоить целое состояние и она превосходно разбирается в своем деле.
– Да, я понимаю…
– Перестань. Она меня не интересует как женщина, и я никогда больше не буду с ней танцевать, если это так тебя расстраивает.
– И это не единственное, что меня расстраивает.
– Джини, я хочу, чтобы ты перестала увиливать и возложила на меня серьезные обязательства. Лето проходит очень быстро.
У Джини возникло такое чувство, как будто сердце подступило к самому горлу. Они кружились в танце. Все кружилось вокруг них: деревья, высокопоставленные гости, золотоволосая женщина в черном платье с блестками.
Фелиция.
Она не отрываясь смотрела на Джини. Джини тоже посмотрела на нее и улыбнулась ослепительной улыбкой. Брови Фелиции от удивления поднялись: ее потрясла смелость Джини. Потом она тоже улыбнулась, медленно, ощущая себя победительницей.
До конца приема эта улыбка хладнокровной победительницы стояла перед глазами Джини, как она ни старалась забыть ее.
Когда мелодия смолкла, Джордан и Джини оказались в противоположном конце зала, далеко от Фелиции, рядом с огромными окнами, выходящими на бассейн и океанский берег. На них смотрели, одни – с заметным любопытством, другие – с оттенком зависти или презрения, в зависимости от того, сколько недостатков успели заметить во внешности Джини.
Джордан железной хваткой удерживал ее руку. Знаменитая рок-певица помахала Джордану из другого конца зала. Еще одна красивая женщина в красных атласных брючках тепло улыбнулась ему.
– Джордан, ты обо мне не беспокойся. Общайся с друзьями, – умоляла Джини, – Фелиция пригласила много важных людей. Уверена, они хотят встретиться с тобой.
– Не будь глупышкой, – резко ответил он и опять потащил ее танцевать.
– Боюсь, я, как обычно, отвлекаю тебя, заставляю пренебрегать своими обязанностями. Фелиция завтра взбесится.
– Ты в самом деле думаешь, что меня это беспокоит?
Джордан вывел ее в лоджию, и оттуда они в темноте никем не замеченные проскользнули на террасу. Они уже не танцевали, но он по-прежнему с нежностью держал ее за руку.
Где-то вдалеке опять зазвучала музыка. Сладко пахло цветущим жасмином. Лунный свет играл на волнах океана. Подол ее платья задел бархатные лепестки гераней.
Джини чувствовала прикосновения его пальцев, ласкающих ее шею круговыми движениями, и кожа ее горела. Она вздрогнула.
– Холодно? – Его рука скользнула вдоль ее спины, и он прижал Джини к своему горячему телу.
Не говоря ни слова, она покачала головой, хотя задрожала опять. Лишь одного его прикосновения было достаточно, чтобы наполнить жаром кровь. Она старалась не обращать внимания на мягко ласкающие ее спину руки, но нет, это было невозможно.
– Расскажи мне сегодня о своих планах на осень, Джини. Я старался быть терпеливым, но мое терпение на исходе. На днях звонил директор школы из Хьюстона и сказал, что ты подписала договор на следующий учебный год. Я жду, что ты мне что-нибудь скажешь, а ты молчишь. Даже подготовку к этому приему ты организовала так, чтобы держать меня на расстоянии. Каждый раз, когда я задаю тебе этот вопрос, ты отделываешься от меня под любым предлогом.
– Это потому, что я и сама не знаю, как быть, – прошептала она с болью.
– Черт возьми! Ответь же мне. Ты мне очень нужна. Я не могу оставаться в неизвестности. Давай все решим до поездки в Шотландию.
– Хорошо, Джордан. Сегодня вечером я приму решение. Обещаю, что все скажу тебе сразу после приема. Но теперь мне нужно побыть одной, чтобы спокойно подумать.
Он не знал, как быть. В это время кто-то позвал его с верхнего балкона, там его искали.
– Хорошо, Джини. Я не буду давить на тебя. – Он нежно поцеловал ее растрепанные волосы и ушел наверх.
Постояв немного, Джини вернулась в дом. Она бродила среди толпы людей, слишком занятых тем впечатлением, которое они производят друг на друга, чтобы замечать ее. Джини взяла с серебряного подноса бокал шампанского, предложенный официантом, и отпила глоток. Вокруг нее звучал смех, продолжались танцы, но она была далеко.
Она ушла в свои мысли. Оставаться с Джорданом или нет? Если она действительно нужна ему, важно ли для него, подходит она к этому миру или нет? Может быть, ему и правда нужна жена совершенно из другого мира?
Разве один бурный год жизни с Джорданом не стоит целой жизни, проведенной в одиночестве? Да и о Мелани надо подумать. Джордан – прекрасный отец.
Джини поставила наполовину выпитое шампанское на мраморную полочку камина. Да, нужно найти Джордана и поговорить с ним. Вместе они все решат.
Но оказалось, что его не так-то легко найти. Она искала повсюду: в доме, на террасе, – но его нигде не было. Наконец она спросила Клэя и Фону.
Фона не обратила внимания на предостерегающий взгляд Клэя и, хитро улыбаясь, сказала:
– Джини, дорогая, почему бы вам не прогуляться на пляж?
Джини поблагодарила ее и уже через мгновение сбежала по деревянной лестнице на мягкий песок. Вначале пляж показался ей пустынным, и Джини направилась было обратно к дому.
Но вдруг услышала голоса и замерла на месте.
Высокого роста мужчина стоял с женщиной в тени утеса, под пальмами. Они явно хотели побыть одни. Платье с блестками переливалось при свете луны, и Джини почувствовала резкую боль – она сразу же узнала эту пару.
Какое-то внутреннее чувство предостерегало Джини: не подходи. Но когда она услышала свое имя, никакая сила не могла уже заставить ее уйти, хотя она чувствовала себя очень виноватой за то, что подслушивает.