– Я не против того, чтобы выглядеть дурочкой из-за вас, – отозвалась она. – Потому что люблю вас.
Ответа не последовало, и Линнет подумала, что, возможно, его никогда не будет. Она вскарабкалась на подоконник.
– Садитесь в карету герцога, – произнес Пирс за ее спиной, кивнув в сторону большой кареты, запряженной лошадьми, которые нетерпеливо ржали, перебирая копытами. – Ту, что с гербом.
– До свидания, – сказала Линнет. – Храни вас Бог. – И выпрыгнула из окна прежде, чем он успел что-либо сказать, потому что знала, что это будет совсем не то, что ей хотелось бы услышать.
Линнет не сдержала слез.
Роберт помог Маргарите выбраться из окна, но она отказалась сдвинуться с места, прислушиваясь к голосу Пирса, доносившемуся из гостиной.
– Нам нужно идти, – тихо сказал он, схватив ее за руку, когда их сын решительно произнес:
– Я не хочу жениться на вас.
– Дурак, – прошептала Маргарита. – Какой дурак. Линнет просто предназначена для него. Другой такой больше не будет.
Но Роберт потащил ее по тропе, ведущей к сторожке, молча слушая, как она говорит ему то, что он уже знал: что Пирс, похоже, твердо намерен навлечь на себя еще больше несчастий. Что их сын не способен принять женщину, которую любит и которая любит его.
Она замолчала, лишь когда они вошли в переднюю комнату сторожки. Обстановка крохотного коттеджа выглядела скорее как сельский домик джентльмена, чем жилище слуги. На стенах висели картины, и комната светилась нежными красками, подчеркнутыми алым покрывалом, наброшенным на диванчик у камина.
– Как странно, – сказала Маргарита, оглядываясь по сторонам. – Снаружи это место выглядит довольно невзрачно, но, признаться, оно очаровательно. Посмотрите на этот диванчик. Разве он не стоял в гостиной только на прошлой неделе?
У Роберта были собственные идеи, почему коттедж напоминает уютное гнездышко, но он сомневался в том, что мать Пирса оценит его проницательность.
– Теперь можешь оставить меня, Роберт, – сказала Маргарита, приоткрыв дверь в спальню и сунув голову внутрь. – Мне будет здесь вполне удобно, а если Пирс заболеет, можешь быть уверен, что я позабочусь о нем.
– Я никогда в этом не сомневался, – сказал герцог, остановившись за ее спиной.
Она улыбнулась, оглянувшись через плечо. Он больше не целовал ее после того первого случая, опасаясь дать ей повод отвергнуть его навсегда. Но они подолгу разговаривали о последних годах, о том, как он постепенно избавлялся от опиумного дурмана – только для того, чтобы понять, что потерял свою семью. В течение одиноких лет, которые последовали за этим, его единственной радостью было знать, что Маргарита заботится об их сыне как нельзя лучше.
– Знаю, – сказала она.
– А если заболеешь ты, Маргарита? – Он обнял ее сзади и коснулся губами ее щеки. – Что тогда?
К его огромному удовольствию, она не оттолкнула его, оставшись в кольце его рук.
– О, перестань, – сказала она с уверенностью, напомнившей ему Пирса. – Я никогда не болею.
– Я помню иное.
– Никогда!
– Неужели ты не помнишь, как тебе было плохо, когда ты носила нашего сына?
Она рассмеялась и откинулась назад в его объятиях, припоминая.
– Как я возненавидела этот зеленый тазик, который мы держали в нашей спальне! Я выкинула его после рождения Пирса.
– Значит, я видел тебя больной, – сказал Роберт, обняв ее крепче и осмелившись поцеловать в ухо. – Я ухаживал за тобой, помнишь? Когда тебе стало плохо посреди ночи. И я буду рядом, чтобы позаботиться о тебе снова, если случится худшее. Если Пирс заболеет, мы будем вместе у его постели.
– Чепуха, – сказала она, высвободившись из его объятий и повернувшись к нему лицом. – О чем ты говоришь, Роберт?
Даже то, как она произнесла его имя, со своим очаровательным акцентом, заставило его сердце учащенно забиться.
– Я говорю, что не оставлю тебя, – сказал он.
Ее брови сошлись на переносице.
– Это глупо.
– Нет.
– Глупо, – настаивала она.
Секунду они молча смотрели друг на друга, а затем он сказал:
– Я больше никогда не оставлю тебя.
– Что, скажи на милость, ты имеешь в виду?
– Если ты выгонишь меня из этого дома, я буду спать на дорожке снаружи. Если вернешься на континент, я последую за тобой. Я построю плетеную хижину у твоих ворот. Я буду спать под твоим окном. Я буду ждать тебя у твоей парадной двери.
Она прижала ладонь ко рту, заглушив смешок.
– Ты лишился рассудка, Роберт.
Он покачал головой:
– Наоборот. Я обрел его. Я всегда любил тебя. Даже когда был не в состоянии трезво мыслить, даже в опиумном опьянении я знал одно: я люблю тебя.
– Жаль, что ты не смог вспомнить о своих любимых в тот день, когда Пирс неожиданно вошел в твою комнату, – резко сказала она.
– Я буду всегда, до своего смертного часа, молить Пирса о прощении. Но, Маргарита… В данный момент я не хочу говорить о Пирсе. Он теперь взрослый мужчина, замечательный человек, что полностью твоя заслуга. Но ты не только мать Пирса. Ты моя жена, единственная женщина, на которой я когда-либо хотел жениться, и ты всегда оставалась таковой в моем сердце, пусть даже я вел себя как дурак, когда ты увезла Пирса во Францию. Ты имела полное право уехать.
– Ты вел себя как идиот, – согласилась она. Но ее взгляд поощрил его.
– Никто никогда не полюбит тебя, как я, – сказал он, схватив ее руки и поднеся их к губам. – Никто никогда не любил тебя так, как я. Ты мое сердце, моя жизнь, Маргарита.
Уголок ее губ приподнялся в соблазнительной и очень женственной улыбке.
– Прими меня обратно.
Его слова, казалось, повисли в воздухе, отозвавшись эхом в крохотном домике.
– То, что ты сделал, непростительно, – сказала она наконец, – все мои друзья так считают.
– Они правы. Не прощай меня. Просто… просто прими назад. – Он крепче сжал ее пальцы.
– А если я скажу нет?
– Тогда я покину этот дом.
– И?
– Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасности подхватить скарлатину. Я буду снаружи на тот случай, если понадоблюсь тебе. Буду принимать пишу у слуг, чтобы они не могли заразить тебя.
– Ты можешь сам заразиться, – мягко произнесла она.
– Я бы умер за тебя, не задумываясь. – В его сердце вспыхнула надежда, распространившись по его жилам вместе со странной смесью радости, страха и желания.
Шагнув ближе, она высвободила руки и обняла его за шею.