Накануне он взял в библиотеке книгу, разъясняющую, как следует понимать современное искусство. В субботу после полудня, когда Квиллер боролся уже с девятой главой и жевал мундштук набитой, но незажженной трубки, за дверью раздался повелительный вой. Хотя было совершенно очевидно, что это голос сиамского кота, крик был четко разделён на слоги, ясно выделенные ударением, как если бы он скомандовал: «Дай-те мне вой-ти!»
Внезапно Квиллер осознал, что послушался приказа немедленно. Он открыл дверь и увидел стоявшего снаружи Као Ко Куна.
В первый раз Квиллер увидел кота художественного критика при дневном свете, проникавшем через наклонные стекла холла. Свет придавал особый лоск его бархатной неяркой шерсти, богатству оттенков тёмно—коричневой морды и ушей и невероятной голубизне глаз. Длинные коричневые лапы, прямые и стройные, были немного подогнуты для того, чтобы делать небольшие изящные шажки, на кончиках усов дневной свет преломлялся, образуя разноцветную радугу. Угол наклона ушей, которые он держал словно корону, свидетельствовал о его царственном происхождении.
Као Ко Кун был необычным котом, и Квиллер находился в величайшем затруднении, не зная, как к нему обратиться. Сахиб? Выше высочество? Внезапно он решил держаться с котом на равных и просто сказал: «Ну, входи». И отступил в сторону, даже не заметив, что сделал это с лёгким поклоном.
Прежде чем принять приглашение, Као Ко Кун подошел к порогу и внимательно осмотрел квартиру. Это заняло немного времени. После этого он высокомерно пересёк красный ковёр и по установленному им самим маршруту произвёл осмотр камина, пепельницы, остатков сыра и крекеров на столе, плисового пиджака Квиллера, висевшего на стуле, книги по современному искусству и почти незаметного пятна на ковре. В конце концов, всем удовлетворенный, он выбрал место на полу посреди комнаты, на тщательно отмеренном расстоянии от газового камина, и растянулся в позе, похожей на львиную.
— Могу я что-нибудь для тебя сделать? — поинтересовался Квиллер.
Кот оставил вопрос без ответа, но взглянул на Квиллера прищуренными глазами, которые, казалось, выражали удовлетворение.
— Коко, ты отличный парень, — продолжал Квиллер. — Устраивайся поудобнее. Ты не возражаешь, если я продолжу чтение?
Као Ко Кун остался в комнате на полчаса, и Квиллер получил удовольствие от того, какую живописную картину они представляли: человек с трубкой и книгой и роскошно выглядевший кот. Квиллер был расстроен, когда его гость поднялся, потянулся, произнес быстрое «прощай» и пошёл вверх по ступенькам на свою половину.
Остаток уикенда Квиллер провел в предвкушении ленча с Сандрой Галопей в понедельник. Он полагал, что сможет разрешить проблему интервьюирования её мужа и составить себе впечатление о нём, используя его жену и друзей. Сэнди собиралась направить его к нужным людям и пообещала принести фотографии мужа, обучающего детей кататься на коньках, кормящего индюков на ферме в Орегоне и обучающего щенка голубого кэрри различным штукам.
Всё воскресенье Квиллеру казалось, будто его усы передают ему какое—то сообщение. Или они просто нуждались в стрижке? В любом случае их хозяин чувствовал, что предстоящая неделя преподнесет ему какой-то сюрприз. Будет он приятным или наоборот — об этом источник информации не сообщал.
Наступило утро понедельника, и вместе с ним пришло сообщение с верхнего этажа. Квиллер как раз одевался и выбирал галстук, который бы одобрила Сэнди (темный сине—зеленый из клетчатой шерстяной шотландки), когда заметил на полу сложенный лист бумаги, наполовину просунутый под дверь. Он поднял его. Почерк был неудобочитаемым» словно детские каракули, а сообщение было кратким, с использованием аббревиатур: «Мр. К. ПЖЛ. ОТПР. КАССЕТЫ, А. Р. сохр. зап. — Д. Б. М»
Квиллер не видел своего домовладельца с вечера пятницы. Тогда он перевез вещи из гостиницы и заплатил за новую квартиру за месяц вперёд. Неопределённая надежда на то, что Маунтклеменс пригласит его на воскресный завтрак — возможно, яйца по-бенедиктински или омлет с печенкой цыпленка, — улетучилась. Как оказалось, общаться с ним в ближайшее время собирался только кот.
После расшифровки записки Квиллер открыл дверь и на полу холла обнаружил ожидающие его кассеты. Он доставил их Арчи Райкеру, но про себя подумал, что просьба была странной и отнюдь не обязательной: в редакции «Прибоя» сидело множество курьеров, ожидавших поручения. Арчи спросил:
— Ну как, очерк о Кэле Галопее продвигается?
— Сегодня у меня ленч с миссис Галопей. Готова ли газета оплатить за него по счёту?
— Конечно, редакция разорится на парочку баксов.
— Не подскажешь хорошее место, куда можно было бы сводить её? Что-нибудь разэтакое?
— Почему бы тебе не спросить об этом у голодных фотографов? Они постоянно заставляют газету раскошеливаться.
В фотолаборатории Квиллер обнаружил шесть пар ног, лежащих на письменных столах, столиках, корзинах для мусора и набитых бумагами ящиках в ожидании вызова или момента, пока не высохнут отпечатки в лаборатории.
Квиллер спросил:
— Вы не подскажете мне хорошее местечко, куда можно было бы сводить кое-кого для того, чтобы взять интервью?
— Кто будет платить?
— «Прибой».
— Трактир телячьих отбивных! — в один голос ответили фотографы.
— Отбивной филей там весит фунт! — сообщил один.
— Пирог с сыром там толщиной в четыре дюйма!
— Они там ещё готовят двойную отбивную из ягненка, размером с подошву моего ботинка!
Всё это Квиллеру очень понравилось.
Трактир телячьих отбивных размещался в районе консервной фабрики, и характерный запах просачивался в зал, перебивая даже сигаретный дым.
— О, какое замечательное место! — воскликнула Сандра Галопей. — Как мило с твоей стороны привести меня сюда. Тут так много мужчин. Обожаю мужчин!
Мужчины её тоже обожали. Её красная шляпка, гордо увенчанная черным петушиным хвостом, находилась в центре внимания. Она заказала устриц, каковых, впрочем, в трактире телячьих отбивных не оказалось, поэтому Сэнди пришлось утешить себя бокалом шампанского. С каждым глотком её смех становился всё более резким, резонирующим среди белых кафельных стен трактира, и энтузиазм её аудитории уменьшался с каждой минутой.
— Джим, дорогой, ты должен лететь со мной на Карибское море, на мой остров, на следующей неделе, когда Кэл уедет в Европу. У меня собственный самолет. Это будет забавно, не так ли?
Однако необходимой информации Квиллер так и не смог от неё добиться, а фотографии её мужа были практически непригодны для использования.
Отбивная из ягненка действительно была такой же большой, как подошва ботинка фотографа, и… такой же вкусной. Официантки, как больничные сиделки одетые в униформу, пользовались большим успехом, чем ликёр. В общем, ленч не удался.
Вернувшись в редакцию, Квиллер выслушал по телефону поток жалоб по адресу Маунтклеменса и его критического обзора в воскресном выпуске газеты. Специалиста по акварелям он назвал маляром-отделочником в расстроенных чувствах — друзья и родственники художника аннулировали подписку на «Дневной прибой», чтобы наказать газету.