Зоя мрачно улыбнулась:
— Я начинаю чувствовать себя преступницей. В разговоре с полицией нужно быть очень внимательной. Стоит неправильно использовать слово или даже интонацию, как они тут же набрасываются на тебя.
— Ну а сейчас, — сказал Квиллер самым мягким голосом, — выбросьте этот эпизод из головы и расслабьтесь. Может, вам будет удобнее в кресле?
— Спасибо, стул вполне подходит. Я лучше владею собой, когда сижу прямо.
На ней было бледно-голубое платье из мягкой шерстяной ткани, которое делало её нежной и хрупкой. Квиллер старался не смотреть на соблазнительный разрез, открывающий её колени. Он попытался сменить тему разговора:
— Я нахожу эту квартиру очень комфортабельной. Владелец моего дома со вкусом подобрал обстановку. Откуда вы узнали, что я здесь живу?
— О… об этом знают в художественных кругах.
— Очевидно, вы бывали в этом доме раньше?
— Маунтклеменс приглашал нас поужинать раз или два.
— Вы, должно быть, знаете его лучше, чем кто бы то ни было.
— Мы были очень дружны. Я сделала несколько набросков его кота. Вы известили его о…?
— Я не смог узнать, где он остановился в Нью-Йорке. Вы знаете, в каком он отеле?
— Это где-то рядом с Музеем современного искусства, но я не помню названия.
Она вертела ручку сумочки, лежавшей на коленях. Квиллер принёс с кухни тарелку:
— Хотите печенья?
— Нет, спасибо. Мне нужно следить за собой. — Её голос дрогнул.
Квиллеру передалось её волнение.
— Итак, что вы хотите мне рассказать? — В этот момент он оценивал фигуру Зои и размышлял, что беспокоиться ей не о чем.
— Не знаю, как начать.
— Хотите сигарету?
— Я бросила курить несколько месяцев назад.
— Вы не возражаете, если я выкурю трубку?
— Я не всё рассказала полиции, — неожиданно призналась Зоя.
Квиллер вопросительно поднял брови.
— Возможно, это было неправильно, но я не смогла заставить себя ответить на некоторые вопросы.
— Что это были за вопросы?
— Они спрашивали, были ли у Эрла враги. Как я могла указать на кого—то пальцем и сказать, что такой-то был его врагом? Что могло произойти, если бы я начала называть людей по всему городу? Знакомые… члены клуба… важные люди. Я думаю, с их стороны было ошибкой задавать такой вопрос, не так ли?
— Фактически это был необходимый вопрос, — сказал Квиллер доброжелательно, но твердо. — Я собираюсь задать вам тот же самый вопрос. У него было много врагов?
— Боюсь, что так. Многие люди не любили его… Мистер Квиллер, это правильно, что я так откровенна с вами? Понимаете, я должна кому—то доверять. Я уверена, что вы не из тех подлых репортёров, которые хотят…
— Такие персонажи бывают только в кино, — заверил он. Весь его вид выражал сочувствие и интерес
Зоя тяжело вздохнула:
— В мире искусства очень сильны конкуренция и зависть. Я не знаю почему.
— Это встречается не только среди художников.
— Но среди художников эти страсти бушуют намного сильнее. Поверьте мне!
— Не могли бы вы уточнить?
— Ну… директора галерей, например. В других галереях города знали, что Эрл переманивает лучших художников.
— Он действительно так поступал?
Зоя немного рассердилась:
— Естественно. Художники хотели, чтобы их картины выставлялись в лучшей галерее. В результате Эрл демонстрировал лучшие работы, и выставки Ламбрета получали лучшие оценки.
— И зависть, естественно, росла.
Зоя кивнула.
— Кроме того, Эрл часто вынужден был отказывать второсортным художникам, и это не прибавляло ему друзей. Многие считали его негодяем. Эгоизм художника — особенный. Люди, подобные Кэлу Галопею и Францу Бахвайтеру или миссис Бахвайтер, если быть более точной, часто обсуждали моего мужа в клубе, и в этом не было ничего хорошего. Вот почему Эрл никогда не ходил в клуб «Кисть и резец».
— Итак, — сказал Квиллер, — вы упомянули только людей, которые не работали для галереи. Был ли кто-нибудь из числа тех, чьи работы выставляла галерея, кто не ладил с вашим мужем?
Зоя заколебалась, потом сказала извиняющимся тоном;
— Его никто по-настоящему не любил. У него была своеобразная манера общения. Немногие люди понимали, что отчуждение — только фасад.
— Существует вероятность, что преступление было совершено кем-то, кто имел ключ от галереи или кого мистер Ламбрет впустил сам.
— То же самое говорит и Батчи.
— Был ли у кого-нибудь, кроме вас, ключ?
— Н-нет, — ответила Зоя, разыскивая что-то в своей сумочки
— Могу я вам что-нибудь предложить?
— Я бы выпила стакан воды со льдом. Здесь слишком жарко.
Квиллер уменьшил огонь в камине и принёс Зое воды со льдом.
— Расскажите мне о вашей подруге Батчи. Я так понимаю, она скульптор?
— Да. Она сваривает металл, — сказала Зоя мрачно.
— Вы имеете в виду, она использует огонь и всё такое? Могла бы получиться отличная статья. Сварщица — прекрасная тема для газетного очерка, с фотографией летящих в разные стороны искр.
Зоя медленно кивнула, так как в этот момент думала о чём-то своём.
— Да. Я хочу, чтобы вы написали что-нибудь о Батчи. Это очень поддержало бы её морально. Не так давно она упустила заказ на пятьдесят тысяч долларов, и это вызвало творческий застой. Вы, наверное, знаете, что она преподает в Пенниманской школе? Заказ поднял бы её престиж.
— Как это произошло?
— Предполагалось, что Батчи будет делать скульптуру, которую установят перед входом в супермаркет. Потом внезапно заказ был отдан Бену Ригзу, который выставляет свои работы в галерее Ламбретов.
— Было ли это оправданно?
— О да! Риге гораздо лучше как скульптор. Он работает с глиной и бронзой. Но это было ударом для Батчи. Я хотела бы сделать что-нибудь, чтобы помочь ей. Не могли бы вы похвалить её в вашей газете?
— Она ваш хороший друг? — Квиллер сравнивал мягкую, привлекательную Зою с мужеподобной женщиной, которая охраняла её в ночь убийства.
— И да, и нет. Мы выросли вместе и пошли в Школу искусств в одно и то же время, и Батчи была моей лучшей подругой, когда мы обе были девчонками—сорванцами. Но Батчи так и не переросла эту стадию. Она всегда была слишком большой и крепкой для девочки и отпугивала окружающих своим мальчишеским поведением. Мне жаль Батчи. Сейчас у нас с ней мало общего, за исключением воспоминаний о старых временах.