— Мне очень жаль.
Лекси упала на подушки и посмотрела на дверь, ожидая увидеть Мию, которая сейчас войдет в каком-нибудь немыслимом наряде, с наспех заплетенными косичками и, улыбнувшись своей замечательной улыбкой, скажет: «Hola amiga, чем займемся?» Лекси снова села в кровати.
— Зак?
— Не знаю, — сказала Ева. — Он получил ожоги. Это все, что мне известно.
Ожоги?
— О боже, — сказала Лекси. — Я не помню пожара. Ожоги.
— Расскажи, как это случилось, — попросила Ева, держа Лекси за руку.
Лекси легла, чувствуя, будто ее душу выскоблили из тела тупым лезвием. Если бы можно было одним усилием воли перейти в небытие, она бы так и сделала. «Прошу тебя, Господи, пусть с ним все будет в порядке». Иначе разве она сможет жить?
И как ей теперь жить без Мии?
* * *
Джуд стояла рядом с каталкой, держа руку Мии. Она сознавала, что вокруг нее суетятся люди: кто-то приходит, кто-то уходит, медики обсуждают «урожай», словно Джуд глухая. Одному мальчику, всего на год младше ее дочери, срочно требовалось сильное любящее сердце Мии, а другой мальчишка мечтал играть в бейсбол, матери четырех малышей, умиравшей от почечной недостаточности, нужно было выжить, чтобы растить своих детей. Все истории душераздирающие и могли бы служить утешением Джуд, она всегда остро воспринимала такие вещи. Но только не сейчас.
Пусть Майлс находит утешение в этих жертвах. Только не она. Они ее не огорчали, не оскорбляли. Ей было все равно.
Внутри ничего не осталось, кроме боли; она не выпускала ее наружу, плотно сжав губы. И да поможет ей Бог, если она начнет кричать.
За ее спиной открылась дверь, и она сразу поняла, кто это. Майлс привел Зака попрощаться с сестрой-двойняшкой. Дверь тихо закрылась.
Теперь их было в палате четверо, вся семья. Врачи и специалисты остались снаружи, ожидая.
— С Мией что-то не так, — сказал Зак. — Я ее не чувствую.
Майлс от этих слов побледнел.
— Миа… не выжила, Зак, — наконец выговорил он.
Джуд понимала, что нужно подойти к сыну, быть рядом с ним, но она никак не могла отпустить руку Мии, двинуться с места. Если бы она ее отпустила, то рассталась бы с Мией навсегда, а мысль о подобной потере была невыносима, поэтому она гнала ее прочь.
— Она… умерла? — спросил Зак.
— Врачи сделали все, что могли. Повреждения оказались слишком серьезные.
Зак начал срывать с глаз повязки.
— Мне нужно ее увидеть…
Майлс крепко обнял сына.
— Не делай этого, — сказал он, и оба заплакали. — Она здесь. Мы знали, что ты захочешь попрощаться. — Он подвел своего обожженного, перебинтованного сына к каталке, где лежала его сестра, стянутая бинтами, укрытая белой простыней, подключенная к аппаратуре на колесиках.
Зак ощупью нашел руку сестры. Как всегда, их руки подошли друг другу, словно детали пазла. Он наклонился вперед, коснувшись забинтованной головой тела сестры, и прошептал ее детское прозвище «Мышка», сказав еще что-то, чего Джуд не поняла; наверное, это было слово из далекого прошлого, до сих пор позабытое, слово из их языка, на котором говорили только эти двойняшки. В детстве болтал только один Зак, и за себя, и за сестру, и вот теперь все повторялось.
В дверь постучали.
Майлс, взяв сына за плечи, оторвал его от каталки.
— Ее сейчас увезут, сынок.
— Не оставляйте ее в темноте, — прохрипел Зак. — Это не я боялся темноты. Это она боялась. — Голос его дрогнул. — Просто не хотела признаваться.
При этом напоминании о том, кем они были — двойняшками, — Джуд лишилась последних крох смелости.
Не оставляйте ее в темноте!
Джуд крепко сжала руку Мии, удерживая дочь столько, сколько ей позволили.
Майлс и Зак обступили ее с двух сторон, поддержали. Вся семья, сколько их осталось.
Снова раздался стук в дверь.
— Джуд, — сказал Майлс, повернув к ней мокрое от слез лицо. — Пора. Ее больше нет.
Джуд знала, что должна делать, знала, чего они все ждут. Она бы скорее вырвала свое сердце, но выбора у нее не было. Она выпустила руку дочери и отступила.
Джуд сидела на корточках в коридоре возле двери в операционную. В какой-то момент она споткнулась, упала на холодный линолеум, да так и осталась лежать, прижав щеку к стене. Она слышала, как вокруг ходят люди, мечутся от одного больного к другому. Иногда кто-то останавливался, заговаривал с ней. Она смотрела в их лица — хмурые, сочувствующие, рассеянные — и пыталась понять, что ей говорят, но не могла. Просто не могла. Она дрожала от холода, перед глазами стоял туман, и слышала она лишь биение собственного сердца, которое словно не хотело биться.
Нет, не прощаю. Поговорим завтра.
В голове бесконечно крутились только эти слова.
— Джудит!
Она с трудом повернулась, увидела мать, высокую и прямую, с безукоризненно уложенной седой головой, в безупречном костюме. Ей сказали, что мать уже несколько часов находится в больнице. Каролина несколько раз пыталась заговорить с Джуд, но разве могли помочь какие-то слова чужого человека?
— Позволь тебе помочь, Джуд, — сказала мать. — Нельзя же сидеть в коридоре. Я принесу тебе кофе. Еда поможет.
— Еда не поможет!
— Совсем необязательно кричать, Джудит. — Мать оглянулась, посмотрев, не стал ли кто свидетелем подобного взрыва. — Идем со мной. — Она протянула руку к дочери.
Джуд сжалась и плотнее забилась в угол.
— Я в порядке, мама. Просто оставь меня в покое, ладно? Найди Майлса. Или навести Зака. Я в порядке.
— Совершенно очевидно, что ты не в порядке. Думаю, тебе следует все-таки поесть. Ты провела здесь семь часов.
Джуд уже тошнило от людей, говоривших ей одно и то же. Можно подумать, еда в желудке могла заполнить пустоту в сердце.
— Ступай, мама. Спасибо, что пришла, но мне нужно побыть одной. Ты все равно не поймешь.
— Не пойму? — переспросила Каролина и добавила: — Что ж, отлично! — Она опустилась на колени рядом с дочерью.
— Что ты делаешь?
Каролина преодолела последний дюйм и села на холодный линолеум.
— Сижу рядом со своей дочерью.
Джуд почувствовала укол вины — несомненно, это был один из жестов со стороны Каролины, способ заставить Джуд подчиниться ее воле. В любое другое время прием сработал бы, Джуд покорно вздохнула бы и поднялась с пола, исполняя просьбу матери. Но сейчас ей было все равно. Она не собиралась покидать этого места, пока за ней не придет Майлс.