Он думал, что лишился рассудка, открывая свои тайны, но присутствие Кэти странным образом успокаивало его.
— На каком же предмете ты специализировался? — мягко спросила Кэти.
— На драме, — ответил он.
— У тебя открылся талант?
— Нет, просто я был лентяем. А ложь мне удавалась. А кроме того, умел подражать манерам и акцентам других людей. Я хотел стать актером, даже отправился в Голливуд и сыграл несколько крохотных ролей. Полагаю, желание быть звездой я унаследовал от матери.
— И с тех пор ты никогда не пользовался своим даром?
— Напротив, прибегал к нему постоянно. — Он усмехнулся.
— А я, когда поступала в колледж, мечтала стать фотографом.
Кэти пожелала услышать, почему Рейф и Майк после колледжа стали зарабатывать на жизнь воровством, и Рейфу пришлось рассказать трагическую историю одного из своих знакомых, который так и не сумел найти работу после окончания колледжа и теперь маялся в Хантсвилле. Рейф уже давно понял: проще рассказать чью-нибудь подлинную историю, чем сочинять собственную ложь, поскольку в первом случае, если понадобится, легче вспомнить все подробности.
Они всего-навсего беседовали, но присутствие Кэти вызывало у Рейфа необычные чувства. Ни одной другой женщине никогда не удавалось так глубоко тронуть в душе Рейфа чувствительную струнку.
Подавив сонный зевок, Кэти потянулась и поцеловала его. Рейф так и не понял, почему он не вскочил и не удрал.
А дальше случилось то, что казалось неизбежным с самого начала.
Но неизбежному предшествовал еще один краткий разговор.
— У меня никогда еще не было богатой подружки, — пробормотал Рейф, чувствуя, как губы Кэти касаются его кожи.
— А я впервые вижу вора, — тихо ответила она.
— Значит, для нас обоих это в первый раз...
— Да. — Она коротко вздохнула. — Ты собираешься болтать всю ночь?
Простодушное и милое выражение ее лица растрогало Рейфа.
— Я собираюсь держаться твердо и достойно.
— Значит, ты не хочешь меня?
— Нет... хочу.
Для сдержанности и твердых жизненных принципов это было уже слишком.
Он пропал. И понял это чересчур поздно.
Мозолистым кончиком пальца он провел по ее носу.
— Но ты так молода, — хрипло произнес он. И потом, ты — девушка из высшего общества.
— Разве это не честь для вора?
— Не совсем так.
Кэти молча уставилась на него, а Рейф провел пальцем по ее подбородку, склонил черноволосую голову и коснулся нежным поцелуем ее губ. Хотя он помедлил всего мгновение, оно наполнило его нарастающим возбуждением.
— Никак не могу раскусить тебя, — прошептала она, слегка оторвавшись от его губ. — Ты одет как вор, но попытался спасти меня от Джеффа. Я почти всю ночь провела здесь, в твоей берлоге, а ты... Никогда бы не подумала, что воры бывают такими внимательными и галантными.
Рейф не отрывал глаз от ее лица, пока она расстегивала его куртку.
Блестящие волосы окружали ее тонкое лицо светящейся аурой. Она была так прекрасна и вместе с тем настолько беззащитна, что у Рейфа перехватило дыхание. Его пульс участился, когда Кэти сняла с него куртку. После двух торопливых поцелуев она робко сняла с него рубашку через голову и отбросила за спину. А потом начала целовать его везде — чуть боязливо и поспешно, словно все время, пока они смотрели фильм и болтали, она с нетерпением ждала этого момента.
Как и он сам. Несмотря на то, что сделал все возможное, лишь бы предотвратить этот момент.
Ее губы помедлили, коснувшись татуировки.
— В чем дело? Тебе не понравилась картинка? — хрипло спросил он.
Она по-прежнему колебалась.
Рейф повернулся, и Кэти ахнула, увидев пластырь посреди его спины.
— Прошлой ночью меня... укусила сторожевая собака.
От ужаса она побелела.
— Да, мне живется нелегко. Может, теперь ты передумаешь, Щепка?
— Если бы я только могла... — в отчаянии прошептала она, с бесконечной нежностью прикасаясь к ране.
— Мне знакомо это чувство.
Рейф впился в ее губы. Затем, бережно подняв на руки, отнес ее на постель и отошел только затем, чтобы запереть дверь. Когда он вернулся, Кэти тотчас прильнула к нему.
Впитывая взглядом завораживающую красоту ее лица, обрамленного спутанными золотистыми прядями, он начал умелыми пальцами расстегивать рубашку, которую Кэти одолжила у него. Медленно, почти благоговейно раздвинул полы рубашки и осторожно обхватил груди Кэти, на ощупь отыскав соски.
Она обвила его ногами, провела ладонями по спине, а затем принялась целовать его и осыпать ласками так, словно была создана для него. Она творила с ним такое, на что никогда не осмеливалась ни одна другая женщина. При каждом прикосновении Рейфа Кэти издавала негромкие стоны наслаждения, от которых еще сильнее закипала его кровь. Она оказалась более страстной, чем все женщины, которых он знал прежде. Даже его легчайшее прикосновение к ее разгоряченной коже вызывало у Кэти дрожь неукротимого желания.
А когда он скользнул ладонью между ее ног и Кэти выгнулась дугой, он почувствовал, что умрет, если тотчас не овладеет ею. Торопливо опустившись, он раздвинул коленом ее бедра, но при первой же его попытке проникнуть внутрь девушка испустила изумленный вскрик.
Она еще невинна, в холодной панике понял Рейф — и мгновенно лишился желания. С раздраженным стоном он откатился от горячего тела Кэти на дальний край постели, потрясенный неожиданным открытием: страстная, пылкая девчонка оказалась девственницей.
И это в довершение всех неудач...
— Я тебе не нравлюсь? — прошептала она.
Она — падчерица Арми Колдерона. Рейф был наслышан о том, как Колдерон поступает с теми, кто встает ему поперек дороги.
Но в голосе Кэти слышались слезы, и Рейф испытал очередное потрясение. Помедлив минуту-другую, он повернулся и осторожно пригладил ее волосы.
— Нравишься. Просто я не хочу причинять тебе боль. Я никогда бы не сделал этого... если бы знал заранее... Почему ты не сказала?
— Я вела себя как опытная женщина потому, что ты выглядел так, словно привык к таким подружкам. Я боялась, что ты разочаруешься во мне, если узнаешь, что я не такая.
— О Господи...
Кэти лежала неподвижно. Рейф чувствовал в темноте ее пристальный взгляд.
— Сколько лет тебе было, когда это случилось с тобой в первый раз? — спросила она.
— Четырнадцать, — буркнул Рейф, недовольный вопросом.
— Вот видишь!
— Но это еще ничего не значит. — Он полез в тумбочку и вытащил сигареты. Прикурив, он медленно, с наслаждением затянулся. — Мы с тобой... слишком разные. Тебе не понять, что я вырос словно в джунглях.