— За нас, — хрипло прошептала она.
— В самую точку, — подтвердил он.
«В самую точку»? Откуда у него подобное выражение? Обычно английский Мориса, несмотря на акцент, был донельзя правильным.
Морис одним махом осушил бокал. Обычно он не спеша, небольшими глоточками оценивал вкус блюда, вина или хорошего шампанского.
Странно, но Морис вдруг напомнил Кэти другого мужчину — грубого, из низов общества, с гораздо более ненасытными аппетитами.
Она приписала странности поведения Мориса его волнению и собственной нервозности.
Безо всяких причин Кэти вдруг вспомнилось, как сияли черные глаза Питы, когда она принесла бутылку шампанского с подмешанным снадобьем.
О Господи! Зелье было предназначено, чтобы помочь ей влюбиться в Мориса, а не вспоминать Рейфа!
Кэти резким движением отставила бокал, ибо и без шампанского чувствовала, как ошеломляющий жар разливается по ее жилам.
— Ты не хочешь шампанского? — осведомился он.
— Мне... жарко.
— И мне тоже. — Он поставил свой бокал рядом с бокалом Кэти. — Именно так нам и положено чувствовать себя, — продолжил Морис приглушенным голосом.
Когда он придвинулся ближе, Кэти чуть не вскочила.
— Тише, тише, — успокаивающе прошептал он.
— Прошло столько лет с тех пор, как я... — смущенно пробормотала она.
— Сколько?
Никто из них не заметил, что французский акцент Мориса слегка изменился.
— Шесть с половиной, — шепотом произнесла она. При одной мысли о Рейфе ее охватила слабость.
Минуту он стоял в темноте неподвижно.
— Кто это был? — вдруг потребовал ответа Морис — казалось, вот-вот и он взорвется.
Помолчав, Кэти отозвалась сдавленным голосом:
— Отец Сейди, разумеется! Я же говорила тебе: я никогда не была близка ни с одним мужчиной, кроме него.
Кэти услышала, как Морис затаил дыхание, словно был потрясен ее признанием, и его резкий, хрипловатый вздох вызвал у нее тревогу. Он порывисто потянулся за своим бокалом, тот упал и разбился.
— Извини, — пробормотал Морис.
— Ничего страшного.
Он опустошил бокал Кэти и вновь наполнил его.
Пита сказала, что чем больше он выпьет, тем сильнее будет воздействие снадобья. Полная чепуха!
— Прошло целых шесть лет. Морис, у тебя нет причин беспокоиться.
— Ты уверена? — Его голос стал ниже, грубее и сделался совершенно неузнаваемым.
— Вполне. Я... никогда даже не вспоминала о нем.
— Почему же тогда твой голос дрожит?
— Просто потому, что... мне не хочется вспоминать об этой связи. Я причинила боль родным. Затем появилась Сейди, колледж пришлось бросить... а я мечтала о карьере фотографа. Вся моя жизнь оказалась разбита. Я приехала сюда. Мне... до сих пор неприятно об этом вспоминать.
— А как относится к нему Сейди?
— У нее свои фантазии, но меньше всего я хотела бы, чтобы в ее жизни появился такой мужчина. Когда ты удочеришь ее, ты станешь ей единственным отцом.
— Ты и вправду считаешь, что чемодан, набитый игуанами, ничего не значит?
— Я надеюсь, ты забудешь эту шалость. Она еще слишком мала, своенравна, и боюсь, мне не всегда удается добиться от нее послушания. Но все изменится, как только ты станешь ее отцом. Она будет уважать и любить тебя, когда узнает поближе.
— Надеюсь.
— О, Морис... мне так жаль, что мы заговорили о Рейфе и Сейди, когда нам следовало думать только о нас двоих. Нам не хватает времени побыть наедине. Ты проявил такое терпение, а я заставила тебя ждать слишком долго. Ты... и представить себе не можешь, как много значит для меня сегодняшняя ночь.
— И для меня тоже.
— Ты веришь в любовь? В истинную любовь?
— Я верю, что мужчина и женщина, созданные друг для друга, могут обрести счастье вдвоем, если им не мешают другие. — В его голосе прозвучали странные нотки.
— Другие? — переспросила она.
Он отставил бокал, и Кэти вновь наполнила его и вложила в руку Мориса.
— Выпей за истинную любовь, — шепотом попросила она.
— За нас, — пробормотал он.
— За истинную любовь, — мягко настаивала она. — Повтори.
Но он молча осушил бокал.
Когда он потянулся к Кэти, она не выдержала и отпрянула.
— В чем дело, дорогая?
— Морис, мне... так неловко...
— Доверься мне, — прошептал он. — Доверься своей вере... в истинную любовь.
Она ощутила его ладонь на своей груди, и ее пронзила дрожь.
— Все будет хорошо, — произнес он, и его горячие пальцы скользнули за вырез ночной рубашки.
Мысль о белых, пухлых пальцах Мориса на ее теле всегда вызывала у Кэти неприязнь. Но сегодня ей почему-то казалось, что ее ласкает не Морис, а Рейф и именно его опытные руки пробуждают в ней пламя желания.
Кэти вспомнила о зелье, подлитом Питой в шампанское, и расстроилась. Значит, она испытывала желание к Морису только благодаря воспоминаниям о Рейфе?
Минуту-другую Кэти боролась с искушением позволить Морису продолжать ласкать ее, а самой представлять, будто рядом с ней находится Рейф, но потом она ужаснулась. Это было бы жестоко и несправедливо. Поступив так, она бы солгала Морису.
— Я... не могу, — виновато пробормотала она, отодвигаясь.
Сумеет ли она выдержать свадьбу? Кэти вспомнила о матери, о долгих месяцах подготовки к торжеству. За невестой предстояло следовать двенадцати подружкам, а четырем девочкам — нести цветы. Мать никогда не простит Кэти, если она не войдет в притвор испанской колониальной церкви в белой фате и платье из ирландского льна, отделанном венецианским кружевом ручной работы. Одно только платье, выписанное из Парижа, обошлось в целое состояние.
Арми хватит удар. Этот брак с самого начала был его идеей. Он тревожился, видя, как Кэти угнетена разрывом с Рейфом, и постепенно убедил ее, что единственный способ отомстить Рейфу — выйти замуж за другого мужчину. Разумеется, достойного. С помощью искусного маневрирования Арми поощрял ее встречи с Морисом.
Кэти стояла неподвижно, ощущая себя в ловушке и слишком остро чувствуя присутствие высокого, терпеливо ждущего Мориса. Но представшая в ее воображении картина свадебного платья, висящего на манекене в спальне в их доме «Каса Техас», заставила ее сердце забиться еще лихорадочнее. Внезапно Кэти поняла, что сегодня не готова сделать решительный шаг.
— Прости, — прошептала она и в панике метнулась к ванной, намереваясь спрятаться за прочной дверью, в надежде, что Морис сдастся и оставит ее в покое.