— Какого черта вы здесь делаете? И почему не защелкиваете дверцы на предохранитель?
Ее зеленые глаза сверкнули.
— Я тоже рада видеть вас, Джошуа.
— Я задал вам вопрос, — он нахмурился.
Она вскинула голову и с вызовом посмотрела на него.
— Я еду в школу, чтобы оставить там часть вещей. Слишком мало места в квартире.
— А где ваша школа?
— Если вам положено это знать, то прямо за углом.
— И вы здесь преподаете? Это неблагополучный район.
— Не такой уж и плохой. Я проработала тут десять лет. Здесь живет много замечательных людей.
Он ухмыльнулся.
— Я вырос в этом районе.
— Значит, не вам объяснять, что люди здесь неплохие, — с лихостью заметила она.
— Я провожу вас до школы.
— Я этого хочу меньше всего. Вы здесь в каждом видите преступника…
Но, прежде чем она договорила, он обогнул машину и запрыгнул внутрь.
Когда она вскинула руки в немом протесте, выражая свое недовольство, он лишь усмехнулся:
— А что, если бы я оказался негодяем? Вам бы несдобровать.
Ее растерянный, сердитый взгляд, казалось, распалял каждую клеточку его тела.
— Может быть, мне уже плохо, — мягко парировала Хани.
— Прежде всего, следует закрыть дверцы на защелки, — грубовато поучал он, запирая переднюю дверцу. — Вот так.
— Вы уверены, что всегда знаете, что нужно делать?
Джошуа уловил аромат жасмина и почувствовал подступающее волнение: он оказался с ней рядом в замкнутом тесном пространстве.
И она знала это.
— И зачем вы взялись учить этих детей, Хани? Он не спускал глаз с дороги, потому что смотреть на нее было небезопасно.
— Они нуждаются во мне больше, чем другие дети. Потому что повсюду — и на улицах, и в школах больших городов — идет борьба за их души, и я пытаюсь спасти тех детей, которые проходят через мои руки. Это трудно, подчас весьма, но кто же, если не я, покажет им возможный выход.
Она тронула едва затянувшуюся рану. Джошуа с силой нажал на акселератор.
— Хани, у них нет будущего. И вряд ли кто-то подскажет им выход, если он вообще есть.
— Я все же пытаюсь ободрить их, вселить в них уверенность в завтрашнем дне.
Двое худеньких, плохо одетых мальчиков с беспокойным взглядом бесцельно проехали мимо на облезлых велосипедах. Когда они увидели Хани, то приветливо помахали, и она ответила тем же.
Джошуа нахмурился от безрадостных воспоминаний о своей юности.
— Возможно, дети и знают, как им поступать дальше.
— Может, еще не поздно.., даже для вас, Джошуа, — вкрадчиво сказала она.
Он схватил ее за кисть. Когда она попыталась высвободить руку, презрительно разжал пальцы.
— Ладненько: вы спасаете мир, я его разрушаю. Он цинично взглянул на грязную улицу. — Мне все же кажется, что моя работа приятнее, чем ваша.
Она взяла в руки стоявший у ног ящик с папками и собралась открыть дверцу. Нерешительно взглянула на него.
Взгляд его голубых глаз был диковатым.
— Джошуа, — еле слышно произнесла она, — легко пенять на жизнь. Она тяжела повсюду, не только здесь. Вы можете измениться, если захотите. Но лишь вы сами способны это сделать. Может быть, изменения уже произошли, и это вам не по душе.
Прекратите подпитывать вашу ненависть и мстительность. Вы же талантливый человек. Живите с миром в душе.
Меньше всего сейчас он думал о ненависти и мстительности. Ее рыжие волосы, казалось, вспыхивают искорками. И глаза тоже. И его глаза вспыхнули. Хотелось привлечь ее к себе, припасть к губам.
— По-вашему, все так просто, — проговорил он, пытаясь быть сдержанным. — Мир переполнен детьми разных людей; детьми тех, кто преуспевает, и детьми неудачников. Зачем вам терять время на тех, которые обречены на неудачу?
— Почему вы с таким удовольствием надеваете маску суровости? — спросила она, будто не понимая, что неприязнь не наигранна. — Конечно, не из-за этого убогого района, но из-за своей неудовлетворенности? Неужели так трудно поверить в то, что мы можем, если захотим, сделать мир лучше?
Что мы можем, если попробуем, стать добрее? Что мы можем преобразить такие вот районы?
— В ваших устремлениях нет ничего плохого, сказал он хриплым голосом, — но не нужно пудрить мозги живущим здесь подросткам.
— Вы имеете в виду?..
— Зачем питать иллюзии, зачем рисовать для них прекрасный мир, в котором им вряд ли придется жить? Не лучше ли все оставить как есть?
— Ну а разве вы не стремились вырваться отсюда?
— Для меня вырваться было легче: мной двигала ненависть к одному человеку и желание отомстить. Его губы искривились в зловещей ухмылке.
Ее охватил трепет, а ему стало ясно, что он говорит лишнее. Она лишь произнесла скороговоркой:
— Мне нужно идти.
Прежде чем она успела открыть дверцу, он обежал машину и помог ей выйти.
— Ах вы, глупышка, неужели вы думаете, что я оставлю вас одну в этом месте?
— Правда, Джошуа, я не нуждаюсь в вашей опеке. И после услышанного… — Она побледнела, держалась натянуто, а сердце отчаянно колотилось. Я проглотила всю эту чушь, и теперь мне придется ее переварить. Нужна пауза. Я полагаю, пока вы будете заняты мщением, у вас не будет времени на меня.
Он выхватил ящик из ее рук.
— Времени у меня достаточно.
Она пыталась сопротивляться.
— Послушайте, это уже ни в какие ворота не лезет.
— Я сказал, что не оставлю вас здесь одну.
В ответ ее зеленые глаза прищурились.
— Вас что, невозможно победить?
— Нет, если я чего-то очень хочу, — спокойно ответил он, а в темных глазах читался вызов.
— Послушайте, в прошлую субботу я изложила вам все четко и ясно.
— Слишком ясно! — он слегка покривился, вспоминая ее отказ. — Не обольщайтесь. Я не собираюсь ничего предпринимать.., в этом смысле.
Она взяла с заднего сиденья другой ящик и в напряженном молчании направилась к школе. Джошуа натянуто улыбнулся, забрал еще несколько ящиков и отправился следом.
Поставив ящики на одну из парт в пустом классе, он уже собирался идти за другими, когда ее дрожащий голос заставил его остановиться:
— Странно, что вы сейчас там же, где и я.
Им овладело желание подойти, дотронуться до нее, заключить в объятия. Но разумнее было остановиться, поэтому он поспешил оставить ее и вернулся к машине за другими вещами. Около часа она раскладывала книжки по полкам, наводя порядок.