Светоний:
«С этих пор он не упускал ни одного случаи для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные племена, так и на враждебные и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследовании положении в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю. Но когда его дела пошли успешно, в его честь назначались благодарственные молебствия чаще и дольше, чем для кого-либо ранее».
Дела в провинции Цезарь повел вполне по-мужски, собрав и обучив сильную армию. Именно там им были написаны знаменитые «Записки о галльской войне».
Светоний:
«Оружием и конем он владел замечательно, выносливость его превосходила всякое вероятие. В походе он шел впереди войска, обычно пеший, иногда на коне, с непокрытой головой, несмотря ни на зной, ни на дождь. Самые длинные переходы он совершал с невероятной быстротой, налегке, в наемной повозке, делая по сотне миль в день, реки преодолевая вплавь или с помощью надутых мехов, так что часто опережал даже вестников о себе».
Древние биографы уделяли много внимания военной тактике Цезаря, отмечая, что она сочетала осторожность и смелость. Он никогда не вел войска по дорогам, удобным для засады, не разведав предварительно местности; в Британию он переправился не раньше, чем обследовал пристани, морские пути и подступы к острову. И он же, узнав об осаде римских лагерей в Германии, сквозь неприятельские посты, переодетый в галльское платье, проскользнул к своим.
Никогда никакие суеверия не вынуждали его оставить или отложить предприятие. Даже когда он оступился, сходя с корабля, то обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»
Светоний:
«А лошадь у него была замечательная, с ногами, как у человека, и с копытами, расчлененными, как пальцы: когда она родилась, гадатели предсказали ее хозяину власть над всем миром, и тогда Цезарь ее бережно выходил и первый объездил — других седоков она к себе не подпускала, — а впоследствии даже поставил ей статую перед храмом Венеры-Прародительницы».
Когда распространялись устрашающие слухи о неприятеле, он для ободрения солдат не отрицал и не преуменьшал вражеских сил, а напротив, преувеличивал их собственными выдумками. Так, когда все были в страхе перед приближением Юбы, он созвал солдат на сходку и сказал: «Знайте: через несколько дней царь будет здесь, а с ним десять легионов, да всадников тридцать тысяч, да легковооруженных сто тысяч, да слонов три сотни. Я это знаю доподлинно, так что кое-кому здесь лучше об этом не гадать и не ломать голову, а прямо поверить моим словам; а не то я таких посажу на дырявый корабль и пущу по ветру на все четыре стороны».
Если же его войско начинало отступать, он часто один восстанавливал порядок: бросаясь навстречу бегущим, он удерживал воинов поодиночке и, схватив их за горло, поворачивал лицом к неприятелю. А паника бывала такова, что однажды схваченный им знаменосец замахнулся на него острием значка, а другой знаменосец оставил древко у него в руке.
В Риме он продолжал в той или иной форме подкупать население, чтобы заручиться его поддержкой. В эти годы он потерял сначала мать, потом дочь и вскоре затем внука, но даже эти несчастья он сумел обернуть для своей выгоды, устроив для народа в память усопших гладиаторские игры и пир.
Он заручился поддержкой гладиаторов, велев отбивать силой и сохранять для себя тех, кто бился мужественно, но по какой-то причине навлек на себе немилость зрителей: рука с опущенным вниз большим пальцем означала повеление добить проигравшего. Легионерам он удвоил жалованье на вечные времена, отпускал им хлеб без меры и счета, когда его бывало вдоволь, а иногда дарил каждому по рабу из числа пленников.
Большую часть сенаторов он привязал к себе, ссужая им деньги без процентов или под ничтожный процент. Граждан из других сословий, которые приходили к нему сами или по приглашению, он осыпал щедрыми подарками.
Светоний:
«…он был единственной и надежнейшей опорой для подсудимых, для задолжавших, для промотавшихся юнцов, кроме лишь тех, кто настолько погряз в преступлениях, нищете или распутстве, что даже он не мог им помочь; таким он прямо и открыто говорил, что спасти их может только гражданская война».
Почуяв опасность, враги Цезаря потребовали его смещения под тем предлогом, что война закончена, мир установлен и победителю пора распустить войско. Они хотели провести выборы досрочно, чтобы Цезарь не успел приехать из провинции и выставить свою кандидатуру — заочно этого было сделать нельзя.
Цезарь считал, что столкнуть человека с первого места в государстве на второе — довольно затруднительно, зато потом со второго на последнее — легче легкого. А еще он очень любил цитировать строки Еврипида: «Коль преступить закон — то ради царства; / А в остальном его ты должен чтить».
Из врагов Цезаря к этому времени в живых оставались Марк Катон, Цицерон и бывший друг и зять Гней Помпей. Увидев, что против него действуют все настойчивее, он решился на серьезные меры: перешел в Ближнюю Галлию и, покончив с судебными собраниями, остановился в Равенне, угрожая Риму гражданской войной.
По легенде, он помедлил у небольшой речушки Рубикон: здесь кончались границы его провинции. Раздумывая, он сказал, обратившись к спутникам: «Еще не поздно вернуться; но стоит перейти этот мостик, и все будет решать оружие». Затем он будто бы произнес слова, ставшие крылатыми: «Жребий брошен» — и перешел Рубикон. Ходили следующие сплетни: чтобы воодушевить воинов и склонить их на междоусобицу, он пообещал каждому всадническое состояние. Не стеснялся он и прямо покупать чернь. Впрочем, в то время так поступали многие: лица, домогающиеся должностей, располагались на улице за столиками и открыто платили потенциальным избирателям.
Светоний:
«В Галлии он опустошал капища и храмы богов, полные приношений, и разорял города чаще ради добычи, чем в наказание. Оттого у него и оказалось столько золота, что он распродавал его по Италии и провинциям на вес, по три тысячи сестерциев за фунт. В первое свое консульство он похитил из капитолийского храма три тысячи фунтов золота, положив вместо него столько же позолоченной меди».
Цезарь, осмелев, начал вызывать Помпея на сражение, хотя тот превосходил его по численности войск. Кроме того, Помпей разбил лагерь в удобном месте, имея возможность снабжать в изобилии свои войска с моря и с суши, тогда как солдаты Цезаря уже с самого начала испытывали недостаток в продовольствии, а потом из-за отсутствия самого необходимого стали есть какие-то коренья, кроша их на мелкие части и смешивая с молоком. Иногда они лепили из этой смеси хлебцы и, нападая на передовые караулы противника, бросали эти хлебцы, крича, что не прекратят осады Помпея до тех пор, пока земля будет рождать такие коренья. Помпей старался скрыть и эти хлебцы, и эти речи от своих солдат, ибо те начали падать духом, страшась бесчувственности врагов и считая их какими-то дикими зверями.