Как сейчас вижу – магазин открыт уже целый час и пятьдесят пять минут. И уже полчаса, как минимум, возле прилавка стоят люди. Они стоят прямо возле тарелки с мелочью, толком не давая ничего покупать, но и не отходят. Ни на шаг. Горящими глазами они смотрят на часы. Еще пять минут до родимой сорокаградусной. Еще три… Еще две… Еще одна… «ДЕВУШКА, ВРЕМЯ!» И девушка, оглянувшись на большие круглые часы с неотвратимыми стрелками, берет первую бутылку, привычно обтирает ее грязноватым полотенцем (она чуть, самую малость, запылилась) и подает в руки самому счастливому человеку в мире. А дальше сует в кассу пять рублей синей, ленинской бумажкой, еще один эталон удачи и хэппи-энда, потом еще… Как их много, оказывается, в этом мире – счастливых людей, способных лучиться и переливаться! Их куда больше, чем на симфонических концертах!
Меня споила семья. Вот вы спросите – как так может быть, неужели тебе связывали руки за спиной, а в глотку заливали алкоголь? Нет. Не связывали, не заливали. И тем не менее появлению в мире еще одного алкоголика помогла, так сказать, моя семья – самым прямым, незамысловатым образом.
Белая скатерть. Тарелки с золотистыми каемками. Колбаса вареная, колбаса копченая. Хрустальные салатницы с оливье (он же салат зимний). Огурцы, старательно распластанные острым ножом. Капусточка, украшенная ягодами. Селедочка просто с лучком, селедочка под шубой. Блестящие вилки, ложки, ножи. На любой семейной вечеринке всегда блестящие вилки. Они из другого комплекта, который лежит в буфете и достается по праздникам. Те приборы, которыми мы едим обычно, – легкие, у них алюминиевые ручки. А у тех, которые в буфете, даже ручки стальные. Поэтому они тяжелые, как ртуть, так же блестят, и их приятно держать в руках. Посредине стола – неизменные водка, вино и лимонад для детей. Я уже знаю, как выглядит этикетка на водке (там, как правило, сельскохозяйственные темы), я уже отличаю ее от вина (бутылка с вином, как правило, больше и изысканней), я уже вызубрил, что «пиво без водки – деньги на ветер» и что утром надо либо сто грамм, либо рассолу. Удивительно, как быстро схватывает ребенок темы, с ним самим явно не связанные…
В этот раз, кроме традиционной водки для мужчин и вина для дам, была на столе бутылка, которая, в общем, отравила мне всю будущую жизнь, сломала, перевернула ее, высосала мне душу, выжгла нервы и растворила половину мозга. Но об этом я узнал только через много лет.
Кофейный ликер. Темно-золотая, почти каряя, светящаяся жидкость. Когда ее наливают, она искрится и льется не так, как другие напитки, нет, она струится, как расплавленное золото, – тяжело и медленно. Теперь я знаю, что там просто много сахара и это практически сироп, потому и движение такое. Никакой поэзии – чистая физика. Вялотекущий процесс, рутина. Но как, подлец, он искрился, этот ликер! Как разбрызгивал блестки, как мерцал в рюмке и как подрагивал! Как был вкусен, сладок, и какой у него был изумительный запах! Терпкий, возбуждающий аромат кофе. Жаркие страны, гордые верблюды на горизонте, оазисы, шатры, звенящий в тени пальм ручей… Вкус, который обволакивает весь язык и убивает все остальные оттенки.
Мне налили маленькую рюмочку. Такую, фактически игрушечную. Она убила меня через много лет. Теперь я знаю – в этой невесомой, символической емкости прятался дракон невероятной величины. Просто тогда он был еще очень маленький.
…Когда я пил, было просто вкусно и все. Ну, слегка пощипало язык. Ну, слегка увлекла кофейная забористая сладость. Потом ликер упал в желудок, в нем стало горячо и уютно. А потом, как это сейчас называется, торкнуло!
Я сейчас пробую это описать – и не могу найти слов. Их нет. Потому что, если бы это было простое удовольствие, я бы подобрал понятия. Наслаждение, удовольствие, нега, гедонистический криз, органолептическая песня, улыбка твоего организма, фонтан чувств, водопад удовлетворенных желаний, зеркало твоего спокойствия и облако опустившихся на землю снов. Все это – хуйня.
Самое главное… самое главное – я открыл другой мир. Словно космонавт, водолаз или летчик. Ты прикасаешься. Ты видишь дверь. Ты открываешь ее. Ты заходишь, вплываешь, взлетаешь… Ведь счастливого детства, как вы теперь, взрослые, понимаете, не бывает. Это все фикция. Маленький человек потому и маленький, что вынужден противостоять денно и нощно, не имея возможности ни заснуть без кошмаров, ни бодрствовать. Вечная битва. Со взрослыми, со сверстниками, а самое главное – с самим собой. Зеркало… Которое не только отражает, но еще и стреляет в ответ. Вот что такое жизнь ребенка. У меня другой не было, да и у вас тоже. Что? У вас было счастливое детство? Туда вам и дорога. Спасибо товарищу Сталину… Возьмите в подарок от нашей фирмы упаковку хаггиса и засуньте себе в жопу. Война. Вот что я помню. Каждый день, каждый час, с каждым из каждых, друг с другом, стенка на стенку, один на один, а по сути – каждый за себя. Я запомнил еще из первой серьезной драки слова моего друга. Юра, сказал он, сзади никого наших нет.
Сзади никого нет.
СЗАДИ НИКОГО НЕТ!!!
Его уже нет в живых. Но слова я запомнил. Всю жизнь сзади никого не было. Мне никто не помог по-настоящему. А все, что условно можно назвать помощью, – всего лишь кредит в банке. Заем под проценты. Каждую частичку вашего вклада мы превратим в жемчужину. Русский дом Селенга.
Даже когда влюбляешься. Тебя все равно норовят наебать и отсосать кровь вантузом. Тогда почему влюбляешься? Да потому что из миллиона раз монета падает ни орлом и ни решкой, а самым что ни на есть ребром. Или зависает в воздухе. Вот. Из-за этого ребра, собственно, мы все и живем. Я, по крайней мере. И вы знаете – это посильнее, сука, всех смыслов жизни. Такая вот безвыигрышная лотерея, в которой везет каждому миллионному, да и то посмертно.
В детстве это еще острее. В детстве ты еще не привык. Ты веришь людям, животным, синоптикам и даже правительству. Ты еще машешь флагом и ходишь строем. Ты еще клянешься и веришь этому сам. Но приходит время, и ты понимаешь, что сзади никого нет. Ты не нужен никому.
А ликер… Дракон – он ласковый. Он уже многим помог. Посмотри, какие глаза на этих фотографиях. Как минимум, умные. Как максимум, одухотворенные. И все до одного – трезвые.
Это я про кладбище.
Торкнуло меня в самую середину. Золотая с изумрудами финка. Сердце, проколотое насквозь другой жизнью, где проблем нет. Я погружался не в удовольствие, не в тупую сытость, а в другое измерение, где вечно струятся серебряные водопады. Надо сказать, что уже к тому возрасту, а это было лет десять, я стал хуже видеть. Не то что сейчас, конечно, очки не нужны были, но приходилось щуриться и напрягаться…
После ликера вдруг, в какой-то момент, поле зрения сузилось. В то же самое время по центру я стал видеть даже не лучше, а как-то по-другому. Словно в телевизоре одновременно прибавили цветности, четкости и еще как-то неуловимо углубили пространство. Это похоже на то, как если бы ты смотрел журнал с картинками, а они вдруг задвигались или стали с тобой разговаривать. Все переменилось. Засверкало. Я неожиданно заметил, как по бутылке с внутренней стороны стекает капля этого самого ликера. Я видел, как она светится, любовался ее формой, чувствовал ее запах. Никогда до этого я не наблюдал таких вещей. Я даже заметил, что этикетка приклеена не сплошь, а на нее нанесены продольные полоски, и она потом прикатана. Мир стал шире. Глубже. Трехмерней, если можно так сказать. Мне захотелось выйти на улицу и посмотреть этими новыми глазами на траву и деревья. На листья. Тонкие прожилки, прозрачные пластинки, яркий глянец. Захотелось запрокинуть голову и посмотреть в небо. Мне почему-то казалось, что я этими глазами могу в бесконечной синеве рассмотреть звезды, серебристые облака, которые, как известно, уже в космосе, и прочую хрень. Побежали муравьи в кончиках пальцев. Потеплело. Но самое главное – стало невыразимо спокойней. Словно ты выбрался из самой людоедской чащи на лесную поляну с земляникой и лежишь себе, сельдь сельдью, и не надо… не надо никого больше ни понимать, ни принимать никого, таким, какой он есть, ни спорить, ни возражать, ни сомневаться. А только лежать и растворяться в мире, как растворяется в воде небрежно выплеснутый в нее бокал вина…