Вчера вечером я съела тазик вареников с картошкой, которые мои мужчинки дружно презирают, полтора часа пролежала в ванне, а потом играла на компьютере в «Гарри Поттера» и разгадывала японские кроссворды. Надо ли говорить, что обычно мне не удается понежиться в ванной больше получаса («Мама, у меня не получается математика!», «Оля, скоро ужин?»), что на компьютере мне дозволено только ваять нетленку, а япошки вызывают у Лешки стойкую аллергию («Сколько можно карандашом шуршать? Пошла бы лучше поработала. Или пирожок испекла»). Надо ли говорить, что я ни на минуту не включала телевизор, у которого мои любезные проводят все свободное от еды и компьютера время. Кроме того, никто не вопил, не пел, не бренчал на синтезаторе и не боролся на ковре.
Нет, не подумайте, своей семейной жизнью я вполне довольна - грех жаловаться. Но, как говорится,
Богатство и в силе, и в слабости,
Богатство и в горе, и в радости.
Не то чтоб в прямом обладании -
А именно в чередовании...
Поэтому я наслаждалась тишиной, покоем и одиночеством. И даже будильник в порыве восхитительного мазохизма поставила, как обычно, на семь. Чтобы проснуться, вспомнить, что начался отпуск, испустить сладострастный стон и упасть обратно на подушку. И спать, спать, спать... А потом весь день бродить по квартире в халате или даже в одних трусах, не причесываться, питаться кофе с бутербродами, валяться на диване. Может, даже подумать о следующей книжке. Последнюю - ой, нет, только не последнюю, предыдущую! - я сдала пару недель назад. Обычно к концу работы у меня уже болталась пара-тройка задумок, но в этот раз чердак был сказочно пуст. Были, правда, кое-какие творческие мыслишки, давно уже, но я никак не решалась подступиться к ним вплотную.
Будильник заверещал снова. Я продрала глаза и с недоумением посмотрела на него. Вас ист дас? Половина шестого! Еще и солнце где-то за домами прячется, даром что белые ночи.
Только тут я сообразила, что это не будильник, а дверной звонок. Нельзя сказать, что их позывные очень похожи, но спросонку можно и перепутать.
Призывая самые страшные проклятья на голову звонившего, кто бы он ни был, я накинула халат и поплелась к двери. Посмотрела в глазок - пусто. Ушли или стоят сбоку, там, где не видно?
Между прочим, похожая ситуевина была в одной из моих книг. Там, правда, дело происходило ночью и в квартиру ломилась блудная дочь главной героини.
- Кто там? - грозно поинтересовалась я.
- Ольга Игоревна, откройте, пожалуйста, - пропищал жалобный девичий голосок.
- А вы кто? - не сдавалась я.
- Я ваша родственница из Москвы, Света Зимина.
Никакой родственницы из Москвы по имени Света Зимина я не знала. Нет, какие-то очень дальние родственники в Москве у нас есть, но их фамилии Громовы и Плетниковы. Хотя... Да, у Громовых есть дочь Света, моя многоюродная сестра, которую я никогда в жизни не видела. Она вполне могла выйти замуж и сменить фамилию.
Я приоткрыла дверь и высунула над цепочкой нос. На площадке стояла, прижимая к себе дорожную сумку, тощенькая девица примерно моего роста (метр пятьдесят восемь), одетая в расклешенные джинсы, серый джемпер и голубую ветровку. Ее неопределенного цвета волосы были стянуты розовой махрушкой в негустой хвостик. Страдальчески наморщенный лобик притянул редкие бровки друг к другу, из-под них выглядывали круглые голубые глаза. Остренький, какой-то птичий клювик жалобно подрагивал ноздрями, в такт ноздрям подрагивали и тонкие губы. Казанская сирота во всей своей красе. Сейчас скажет, что ей совершенно негде остановиться недельки на две - на три. А то и на месячишко.
- Ну заходите, - вздохнула я, впуская ее в квартиру. - Пойдемте на кухню.
Хана Празднику Одиночеству! Ну уж нет, сейчас я напою ее чаем и выставлю. Скажу, что уезжаю. Если хочет, пусть отправляется к Марье Петровне. Это тоже наша родственница. Ни много ни мало жена двоюродного брата моего деда. Она любым гостям рада, заболтает до смерти.
- Ну? - подбодрила я Свету, когда та проскользнула за столом на угловой диванчик и, ссутулившись, устроилась на нем.
Вместо ответа она вытащила что-то из кармана джинсов, со стуком положила на стол и вдруг громко зарыдала, некрасиво отвесив нижнюю губу. Я растерялась и вместо того, чтобы попытаться утешить ее, стала разглядывать вещицу, которую достала Света.
Это был довольно аляпистый кулон-трилистник бутылочно-зеленого цвета со странно вытянутым ушком для цепочки. Мелкие стекляшки, оправленные в желтый металл, напоминали чешую. Какое-то смутное воспоминание закопошилось в голове, но так и не смогло преодолеть стадию желеобразной амебы.
Света продолжала завывать и всхлипывать, громко шмыгая носом.
- Послушайте, - я тронула ее за плечо. - Давайте-ка сначала выясним, кем вы мне приходитесь. Не знаю я никакой Светы Зиминой. Видите ли, я в нашем семействе что-то вроде архивариуса и генеалогическое древо примерно представляю. Вы кто, а?
Светины слезы моментально высохли.
- Знаете, Ольга Игоревна, - она воинственно задрала нос, - я до вчерашнего дня тоже о вас ничего не знала. Хотя в нашем семействе я тоже что-то вроде архивариуса. И не вроде тоже. Потому что закончила историко-архивный институт. У вас древо это самое есть? Ну, на бумаге?
Древо у меня было в компьютере, но имелся и парадный вариант, предназначенный для показа гостям: свиток трехметровой длины. Вернее, ширины, потому что закопаться в глубину веков дальше середины XIX века мне пока не удалось. Я добросовестно зафиксировала все, что удалось вытрясти из бабушек и дедушки (они у меня еще живы), а дальше надо ехать в Тамбов, Саратов, Новгород, Тверь и в Хохляндию или хотя бы писать туда письма с запросами. Рыться в областных архивах, где хранятся все сведения, начиная с XVIII века. А если еще раньше - то в Москве, в Центральном архиве. Может быть, как-нибудь потом, говорила я себе. Когда времени будет побольше. И денег, потому что генеалогия – хобби довольно дорогостоящее.
Света с жадностью размотала свиток, равнодушно скользнула глазами по Лешкиной родне, по украинским родственникам бабушки Веры, по Климовым, Копытиным, Александровым, чуть задержалась на Громовых и радостно ткнула пальцем туда, где расположилась ветвь Калединых.
- Вот! - завопила она. - Да у вас тут вообще ничего нет. А вот этого нет у меня. Ух ты! Надо мне все это будет потом перерисовать.
Тут она схватила валявшуюся на подоконнике ручку и начала чертить прямо на свитке, который я делала не один день: сначала сводила все ветви в одном файле, потом распечатывала и клеила.
- Смотрите! Вот Андрей Кириллович Каледин. Он наш с вами прапрадед. Я даже не знала точно, сколько у него детей было. Значит, семь.
- Семь - это которые до взрослости дожили. А сколько всего - не знаю.
- Ага-ага, - рассеянно кивнула Света, продолжая возюкать ручкой по чертежу. - Вот мой прадед, Григорий Андреевич. А дальше у вас пустое место.