Виктория, красная от ярости, совсем как ее платье, подлетела к своему чаду и принялась поливать его гортанной грузинской бранью, отвешивая гулкие шлепки по филейной части. Валерий сделал вид, что его вообще рядом нет.
- Прекрати орать, Виктория!
Она так и застыла с открытым ртом и поднятой рукой.
- Иди ко мне, мой хороший. Иди к бабушке.
Артур вырвался, показал матери язык и с размаху ткнулся в живот Эсфири Ароновны, обтянутый оранжевым шелком платья. Никто и не заметил, как она спустилась сверху.
- Ничего страшного не случилось. И нечего вопить, да еще на языке, который никто не понимает. Он всего-навсего ребенок. Да, мой золотой? Потом Полина все уберет. Полина, что там случилось с ужином, в конце концов?
Полина торжественно вышла из гостиной, словно конферансье, открывающий концерт.
- Все готово, пожалуйста кушать! – объявила она.
Как будто в аэропорту объявили начало регистрации на рейс – все разом вскочили, загомонили, потянулись к двери.
Дима, хмурый, осунувшийся, разговаривал с Андреем, да так и сел с ним рядом, на место Анны.
- Дим, ты куда? – встревожилась Вероника.
- А? Да я здесь сяду, ладно?
- Нет! – ее голос сорвался на крик. – Я хочу с тобой.
Костя едва заметно хмыкнул, протирая салфеткой очки. Дима с недоумением оттопырил губу, бросил Андрею: «Ладно, потом договорим», обошел стол и сел рядом с женой. При этом Никита, внимательной наблюдавший за этой сценой, отметил пикантную деталь. Когда Дима садился, он задел Веронику, и ее рука непроизвольно дернулась. Но не от неожиданности. Это была дрожь физической неприязни. Такое бывает у излишне чувствительных натур, когда на улице до них случайно дотрагивается незнакомый человек. Или если человек этот отвратителен, как скользкий, извивающийся гад.
Стемнело рано – тучи потихоньку затянули все небо. Но гроза была все еще очень далеко. На западе красновато посверкивало.
- Скорей бы уж! – пробормотал Дима, выковыривая из салата оливки.
Было заметно, что он чем-то расстроен и сильно нервничает. Каждый резкий звук заставлял его вздрагивать и настороженно озираться по сторонам. Однако когда Галина попросила Диму передать ей заливное, он услышал только со второго раза.
- Что с тобой? – спросила Вероника. – Ты какой-то сегодня странный.
- Что? – рассеянно переспросил Дима. – А, да ничего. Желудок что-то ноет. Переел, наверно, за обедом.
Эта его последняя фраза удачно попала в паузу общего разговора. Отлично, подумала Вероника, все услышали. И потом вспомнят, что он на брюхо жаловался.
Впрочем, Дима был далеко не единственный, кто сидел как на иголках. Анне кусок в горло не лез, она без конца поглядывала на сидящую рядом тетку: знает или нет? Но по ее лицу ничего было нельзя определить.
Вслед за Анной заерзали и остальные заговорщики: Зоя, Марина, даже отец вытащил из кармана какие-то таблетки. Не хватало еще только, чтобы приступ начался.
Никита теперь уже был немного в курсе происходящего и поэтому понимал: то напряжение, которое царило за обедом, - ничто по сравнению с тем, которое разлилось в гостиной теперь. Все словно ждали какого-то взрыва. Достаточно было малейшей искры, чтобы видимое спокойствие разлетелось в клочья.
Эту самую искру сотворила Галина, которая подождала, когда все усядутся, начнут есть, и только тогда начала демонстративно громко читать молитву и крестить стол.
Алексей хихикнул, Анна с досады даже ладонью по столу хлопнула. Эсфирь Ароновна тяжелым взглядом в упор смотрела на Галину. Никита, прочитавший «Очи всех на Тя, Господи, уповают» про себя, не выдержал:
- Дорогая, своей демонстрацией ты вводишь других в соблазн посмеяться над тобой и над молитвой. А что в Писании сказано про тех, через кого приходит соблазн, помнишь? Что лучше бы им камень на шею да в воду.
Галина осеклась и побагровела. Света под столом толкнула Никиту ногой. Эсфирь Ароновна скрипуче засмеялась.
- Молодец, Никитушка, что оборвал эту нахалку. Только я попрошу тебя впредь не устраивать при мне богословские диспуты. Я этого не терплю, понял? Если хочешь разговаривать на религиозные темы, иди в часовню и возьми у Петровича ключи.
- Нет у Петровича ключей, - не подумав, буркнул Никита, которого тирада Светиной бабки просто вывела из себя. – Сам он пьяный валяется, а ключи забрал кто-то.
- Ну, туда им и дорога, - усмехнулась Эсфирь Ароновна. – Давайте лучше выпьем. За нашу большую семью.
Но не успела она поднять бокал, как погас свет. Раздался недовольный ропот.
- Эй, в чем дело? – возмутился Алексей, словно всерьез ждал ответа.
Вероника лихорадочно полезла в карман. Быстрей, быстрей, пока кто-нибудь не начал зажигать спички или зажигалки. Резиновая пробка никак не хотела покидать свое насиженное место. Всего несколько секунд, она не успеет. Где же Димкин бокал? Она нащупала его, дрожащими пальцами опрокинула над ним пузырек, спрятала в карман. Уф, успела. Вздохнув с облегчением, Вероника откинулась на спинку стула.
Свет не зажигался. Кто встал со своего места. И еще кто-то.
- Полина, принеси свечи! – крикнула Эсфирь Ароновна.
- Минутку, - отозвалась из кухни домработница.
Вероника почувствовала рядом с собой какое-то легкое движение, словно ветерок пробежал.
Полина принесла подсвечник с двумя зажженными белыми свечами.
- Пробки вылетели, - сказал стоящий у окна Костик. – Или куда-то молния попала. А может, на подстанции из-за грозы отключили.
- Ты бы сходил, щит посмотрел, - попросила его Евгения.
- Давайте я схожу, - вызвался Алексей.
Он вышел из гостиной, и через пару минут свет зажегся.
- Ура! – тоненько, придуриваясь, крикнул Вадик.
Полина, ни слова не говоря, погасила свечи и унесла подсвечник. В комнату вернулся Алексей. На лице его было торжество и… еще что-то непонятное.
- Ну, что там было? – дернул его за рукав Илья.
- Там? – Алексей как-то странно улыбнулся, и Вероника почувствовала в животе холод. – Что там может быть? Пробки вылетели, только и всего. Наверно, скачок напряжения. Так за что мы там пить собирались, за семью? – он сел на место и поднял бокал.
Вероника судорожно схватила свой и жадно к нему припала, не дожидаясь, пока все чокнутся.
- Ты слишком много пьешь, Ника! – повернулся к ней Дима, отпивая из своего бокала. – Тебе же нельзя.
- Сбрендил что ли? – не в силах больше сдерживать себя, она заорала так, что все повернулись в их сторону. – Я за обедом глоток выпила и сейчас глоток, - она залпом допила вино. – Это ты слишком много пьешь. А потом ноешь про свою долбанную язву. Пьешь и жрешь, как свинья. И скулишь: «Ах, где мой альмагель?»