Он помолчал. Никто ничего не сказал, но все мы склонили головы, торжественно с ним соглашаясь. Мистер Трелони возобновил свою речь, теперь с некоторой поспешностью:
– Еще не слишком поздно! Если кто-нибудь из вас сомневается или, как оказалось, неправильно представлял свою задачу, ради Бога, скажите это сейчас! Когда бы это ни произошло можно уйти без разрешения и промедления! Остальные могут продолжить наше дело.
Он снова помолчал и внимательно посмотрел на каждого из нас. Мы тоже поглядели друг на друга, но никто не дрогнул. Что касается меня самого, то, если и имелись у меня какие-то сомнения, один только взгляд на Маргарет мгновенно их рассеял. Ее лицо выражало бесстрашие, силу воли и божественное спокойствие.
Мистер Трелони глубоко вздохнул и более веселым и решительным тоном продолжил:
– Так как все мы настроены одинаково, то чем скорее мы получим необходимые вещи из поезда, тем лучше. Позвольте мне сообщить вам, что это помещение, как и все остальные помещения в доме, освещается электричеством. Чтобы сохранить в тайне свою деятельность, мы не должны подключаться к общей электромагистрали, но в этой пещере есть кабель, который можно подсоединить к проводке в холле и тем самым замкнуть цепь!
Говоря это, он начал подниматься по лестнице, затем вблизи от входа в пещеру взял кабель, подтащил его вверх и подсоединил к выключателю в стене. Над кабелем был укреплен ворот и масса сильного крепежа с многочисленными блоками производства фирмы Смитона. Мистер Трелони, видя, что я рассматриваю эту систему, сказал, правильно интерпретируя мои мысли:
– Да! Это – новинка. Я установил эту систему сам с определенной целью. Я знал, что нам придется опускать вниз огромные тяжести, а так как считаю нежелательным посвящать многих посторонних в наши тайны, я составил систему блоков, с которыми при необходимости мог бы управиться один.
Мы сразу принялись за работу, и, прежде чем наступила ночь, вынули и разместили на местах, предназначенных мистером Трелони, все большие саркофаги и другие предметы, привезенные с собой.
То был странный и жуткий процесс перемещения удивительных монументов прошедших веков в подземную пещеру, которая своей архитектурой, назначением, современнейшей техникой и электрическим освещением теперь представляла одновременно и старый и новый миры. Чем больше углублялся я в работу, тем большее восхищение и признательность вызывал во мне мистер Трелони продуманностью всех деталей и точностью организации.
Я сильно испугался, когда Сильвио, которого в пещеру принесла на руках его хозяйка, вскочил, когда начали распаковывать саркофаг кота, и набросился на него с такой же яростью, как и прежде. Этот инцидент позволил увидеть Маргарет в неожиданном аспекте, и сердце мое почувствовало некий удар. Она стояла совершенно спокойно, опершись на саркофаг, в, состоянии некоторой отрешенности, которое теперь часто посещало ее, но, увидев яростную атаку Сильвио, казалось, сама поддалась приступу неудержимого гнева. Ее глаза сверкали, а рот напрягся в жестоком, недобром выражении, что было новым для меня. Инстинктивно она стала подходить к Сильвио, как если бы собралась вмешаться в атаку. Но я тоже выступил вперед, и увидев выражение моих глаз, она остановилась. Интенсивность ее гнева заставила меня затаить дыхание; я поднял, руку, чтобы протереть глаза. Когда я с этим справился, она мгновенно восстановила свое спокойствие, а на лице ее застыло выражение удивления. Со всей присущей ей грацией и прелестью она наклонилась и подняла Сильвио, так же, как это происходило в нескольких виденных мною предыдущих ситуациях; она держала его на руках, лаская и успокаивая, как будто имела дела с маленьким расшалившимся ребенком.
Пока я наблюдал за этой сценой, меня охватил необычный страх. Маргарет, которую я знал, казалось, начала изменяться, и в самой глубине своей души я молился, чтобы это тревожащее меня явление прошло поскорее. Более чем когда-либо раньше, я мечтал в этот момент, чтобы наш ужасный Эксперимент скорее пришел к благополучному концу.
Когда все было готово, в соответствии с планом мистера Трелони, он обернулся к нам ко всем поочередно, и пока не сконцентрировал внимание каждого из нас на себе, не начал говорить:
– Теперь все готово. Нам следует только дождаться нужного часа, чтобы приступить к работе.
Некоторое время все мы молчали. Первым заговорил доктор Винчестер:
– Что такое «нужный час»? О каком дне идет речь?
Трелони ответил сразу же:
– После чрезвычайного напряжения мыслей я решил что этот день – 31 июля!
– Могу ли я спросить, почему определилась именно эта дата?
На этот вопрос он ответил очень медленно.
– Царица Тера в большой степени руководствовалась мистицизмом, и имеется множество свидетельств, что она посвятила этому вопросу много времени, поэтому мне показалось естественным, что она должна была выбрать период правления Бога, занимавшегося этими вопросами. Далее, четвертый месяц сезона наводнений управлялся богом Хармацисом, что заменяет имя «Ра» Бога Солнца, при его восходе утром, тем самым ассоциируя восход с пробуждением. Далее, так как этот месяц начинается с нашего 25 июля, его седьмой день приходится на 31 июля, поэтому можете быть уверены, что мистическая Царица не выбрала бы никакой другой день, кроме седьмого, или какую-либо степень этого числа.
И поэтому мы ожидаем только 31 июля, то есть через два дня должен быть произведен Великий Эксперимент.
История веков представляет из себя ничто иное, как бесконечно повторение Истории часов. История человеческой жизни – не что иное, как многократно повторенная история момента. Ангел, записывающий Историю Мира в Великую Книгу, не пользуется чернилами всех оттенков радуги; его перо погружается только в цвета света и тьма. Потому что бесконечно мудрость не нуждается в оттенках. Все явления, все мысли, все эмоции, все опыты, все сомнения и надежды, все намерения и страхи, все желания, видимые вплоть до нижайших слоев их конкретных и многообразных элементов, окончательно распадаются на свои прямые противоположности.
Если бы любое человеческое существо, захотело законспектировать жизнь, в которой сгруппировано все, что может выпасть на долю потомка Адама, в виде истории, полной и искренней, его вполне могло бы удовлетворить то, что я пережил в течение сорока восьми часов. И Записывающему понадобился бы, как обычно, свет солнца и тени, которые используются всегда для окончательного выражения Неба и Ада. Так как высочайшее Небо есть вера; а сомнение повисло над зияющей тьмой Ада.
Конечно, выпадали времена солнечного света в те два дня; моменты, когда, осознавая всю прелесть Маргарет и ее любовь ко мне, я умудрялся рассеивать все мои сомнения, как рассеивается иногда утренний туман перед восходом солнца. Но баланс времени – а он был ошеломляющим – был таковым, что почти все время надо мной, как полог, висел мрак.
Час, в приход которого я верил, приближался столь быстро и был уже столь близок, что чувство конца охватило меня! Исходом, возможно, была жизнь или смерть одного из нас, но к этому мы все уже были готовы. Что касается риска, мне было все равно, относится такой конец ко мне или к Маргарет. Моральный аспект этого случая, основанного на религиозных повериях, был слишком далек от моих интересов, а потому меня не тревожил. Что касается причин и исходов, лежащих за этими событиями, то они не только не были в моей власти, но вообще находились за пределами моего понимания. Сомнения в успехе Великого Эксперимента были такими же, какие сопровождают любое предпринимательство, представляющее великие возможности. Для меня, чья профессиональная жизнь протекала в сфере интеллектуальных сражений, такая форма сомнения была скорее стимулом к борьбе, чем средством устрашения. Что же тогда вызывало мою тревогу, составляло мое несчастье, что становилось моей душевной болью, на чем сосредоточивались мои мысли?