Пучина боли | Страница: 24

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

12

Одна из особенностей полицейской работы в маленьком городке, делающая ее и более интересной, чем в большом городе, и более разочаровывающей, состоит в том, что детективу приходится иметь дело с преступлениями всех возможных типов. Здесь нет специалистов по насильственным действиям, экспертов по убийствам или копов, занимающихся только разбором мошенничества: берешься за все, что тебе поручит детектив-сержант. Сейчас Кардинал был в отпуске по скорбным семейным обстоятельствам, у Маклеода и Бёрка был выходной, а значит, Лиз Делорм, в придачу к своей недавно начавшейся охоте на растлителя детей, вынуждена была разбирать еще одно самоубийство, на сей раз — случившееся в прачечной-автомате, где пахло хлопковым бельем, горячим металлом и мыльной водой.

Но Делорм чувствовала и запах крови. Фонтан ударил в потолок вместе с изрядным количеством мозгового вещества, а возле стиральных машин, там, где упал самоубийца, виднелись потеки, пятна и алые кляксы. Темная лужа на полу уже густела.

— Ух ты, — произнес Желаги. — И какая, по-твоему, причина смерти?

Стоять рядом с Кеном Желаги было все равно что стоять возле Эмпайр-стейт-билдинг; в нем было шесть футов четыре дюйма, и Делорм всегда чувствовала себя при нем какой-то коротышкой, хотя ею и не была. Она склонна была компенсировать это, обращаясь с ним чересчур сурово, хотя в этом не было необходимости, ибо у Желаги был самый покладистый характер в отделе.

Какое-то время они стояли поодаль, чтобы не мешать коронеру делать свою работу. Это снова был доктор Клейборн; его лысая голова отражала огни ламп искусственного света.

Делорм прошлась по содержимому бумажника, принадлежавшего мертвецу. В латексных перчатках было трудно вытаскивать отдельные карточки и документы; наконец ей удалось извлечь водительские права, хотя непреклонное, чуть асимметричное лицо на снимке в правах не имело ни малейшего сходства с карминовыми обломками на полу.

— Перри Уоллис Дорн, — прочла она. — Живет на Вудраффе, если адрес еще действителен.

— Далековато забрался, — проговорил Желаги. — Он мог бы выбрать прачечную рядом с домом. Видимо, та машина съела его четвертак.

Делорм просмотрела несколько кредитных карточек, библиотечную карточку, выданную в Алгонкин-Бей, карточку медицинского страхования, дисконтную карту книжного магазина «Чаптерс», студенческий билет Северного университета (срок действия истек).

— Кое-что есть, — объявила она. — Свидетельство о рождении.

Она перевернула документ. К сожалению, это была краткая форма, и имен родителей здесь не было. Она передала бумагу Желаги.

— Свяжись со службой регистрации актов гражданского состояния, узнай фамилии его родителей. И выясни, был ли этот Перри когда-нибудь женат.

Желаги раскрыл свой телефон, а Делорм опустила руку, чтобы взять листок бумаги, который ей протягивал доктор Клейборн.

— Лежал у него в кармане куртки, — пояснил он. Лицо у коронера было ярко-красное. Это из-за его комплекции, напомнила себе Делорм, и неважно, что там на него наговаривает Маклеод. И вообще Маклеод вечно ошибается насчет всего на свете: удивительно, как ему вообще удалось стать детективом.

Когда-то эту записку скомкали в тугой шарик, но потом развернули, расправили и сложили уже более аккуратно. Так или иначе, она вряд ли вошла бы в историю как образец величайших романтических посланий.

«Дорогая Маргарет», — было в ней написано. Эти слова были вычеркнуты и затем переписаны заново в разных местах страницы: «Дорогая Маргарет», «Дорогая Маргарет», «Дорогая…».

За содержание ты не получишь ни одного балла, Перри. Но потом Делорм подумала, что, может быть, это все, что требуется сказать, когда собираешься сойти со сцены. Нет, спасибо. С меня хватит. Продолжайте без меня, ребята. Возможно, Перри Дорн, очистив предсмертную записку от всего лишнего, довел ее до самой сути: «Дорогая…»

Можно было бы решить, что так поступают невезучие люди, думала Делорм: полнейшие неудачники или же те, у кого нет никаких перспектив. Но она уже достаточно повидала на своему веку, чтобы заключить: каждый может счесть суицид возможным выходом. Умные и глупые, уродливые и красивые: всякий может в любой момент выйти из игры. Но почему именно в это время? Почему в октябре? Знаний Делорм о самоубийствах хватало на то, чтобы понимать ошибочность распространенного мифа: на самом деле у самоубийц не бывает никакой «рождественской лихорадки» — во всяком случае, в провинции Онтарио. Хуже всего этот показатель в феврале. В чем есть свой смысл, поскольку к февралю тебе успевает настолько осточертеть снег и холод, что самоубийство кажется разумным вариантом. Вот почему с наступлением февраля практически все население Алгонкин-Бей перемещается во Флориду или в бассейн Карибского моря.

Зачем убивать себя осенью? В это время здесь так красиво, холмы набухают умопомрачительными красками. Осенью Делорм чувствовала себя счастливее всего. Именно осенью, а не под Новый год она принимала важные решения. Возможно, это было просто наследие системы образования: ведь именно осенью приходишь в класс с яркими новенькими тетрадями, и их чистые свежие страницы призывают тебя писать аккуратно и подробно. Но чем дальше движется учебный год, тем сильнее твои записи деградируют, превращаясь в какие-то малопонятные почеркушки, лишь зря терзающие память, если они вообще как-то с ней перекликаются. Но эти первые несколько дней, когда воздух уже приносит первые освежающие ноты зимы и небо пламенеет, точно газовый факел, — в такие дни просто невозможно не быть счастливым: по крайней мере, так было у Делорм. Несмотря на то что чуть ли не каждое лето приносило ей очередное романтическое разочарование, осенью ее сердце всякий раз вновь наполнялось надеждой.

Снаружи солнце сияло настолько ярко, что парковка была похожа на передержанную фотографию. А внутри все, что не окрасилось кровью, было серым, обесцвеченным, точно одежда, которую слишком много раз стирали.

Хлопнула притянутая пружинами дверь, и вошел Бёрк, зажав в кулаке блокнот.

— Осмотрел его машину. Заднее сиденье забито новыми книгами, папками и всяким барахлом.

Бёрк старался, чтобы его голос звучал грубо, но лицо у него было бледное, а рука дрожала.

— Мы нашли его студбилет, — сообщила Делорм. — Слушай, Ларри, может быть, поедешь домой и полежишь? Парень разворотил себе голову прямо у тебя на глазах, такое не переживается за пять минут.

— А ты посмотри на это.

Он протянул ей лист бумаги — дорогой бланк с красным гербом вверху. Дата — начало апреля.

— «Дорогой мистер Дорн, — прочла она. — Мы рады сообщить вам, что университет Мак-Гилл принимает вас на дипломную программу по математике. Если учесть вашу выдающуюся успеваемость в Северном университете, полагаем, можно с уверенностью предположить, что на ваше обучение будет выделен значительный грант. По получении одобрения со стороны отдела поощрения студентов ваши личные траты, по всей вероятности, сведутся к оплате аренды жилья и других расходов на проживание. Мы с нетерпением ждем вас осенью». Учебный год начался давным-давно. Если его приняли в Мак-Гилл, почему он не там, в Монреале?