— Доктор, это Джиллиан. Вы не связались с Мелани Грин? Сегодня днем она два раза звонила. Судя по голосу, она просто в отчаянии. Думаю, вам надо поговорить с ней сразу же, как только у вас будет возможность.
— Безусловно, Джиллиан, — проговорил Белл, не беря трубку. — Немедленно приступаю.
Делорм толкнула по столу папку к Кардиналу. Ее глаза, эти серьезные карие глаза, ничем не выдавали ее чувств.
Кардинал раскрыл папку. Его первой реакцией были три слова:
— Только не это.
— Дальше еще хуже, — сообщила Делорм.
Если детектив-сержант Шуинар пытался отвлечь Кардинала от его утраты, поручив ему помочь Делорм, он не мог бы выбрать более подходящее расследование. За десятилетия работы в полиции Кардиналу довелось повидать довольно неприятные вещи — омерзительные, черные вещи, — но он никогда не видел ничего, что потрясло бы его так, как те фотографии, на которые он сейчас смотрел.
Он потряс головой, словно пытаясь физически вытряхнуть заразу из своего мозга.
— На некоторых ей не больше семи лет.
— Знаю, — отозвалась Делорм, изучая ноготь своего большого пальца с таким видом, точно она каждый день сталкивалась с мужскими пороками подобного рода. — И это длилось годами. По крайней мере, до тех пор, пока ей не исполнилось тринадцать.
На более поздних снимках слез уже не было. На большинстве из них у девочки было безучастное выражение — как у овцы, которую стригут. Возможно, она старалась думать о чем-нибудь другом: мысленно решала арифметические примеры, вспоминала названия рек, — делала все, чтобы отвлечься от того, что этот человек (ее отец или опекун) у нее отнимает. От того, что она никогда не получит обратно.
— Не знаю, как у тебя, — проговорила Делорм, — но для меня одним из самых сладких моментов в жизни был первый поцелуй. Донни Леруа. Мы были такие юные — даже еще не подростки. Мне, наверное, было двенадцать, может быть — одиннадцать, а он был, кажется, мой ровесник. Мы были у него в домике для гостей. Его семья жила на Форельном озере, на Уотер-роуд, и у них был гостевой домик у самой воды. Просто хижина, с двумя двухъярусными койками.
Я пошла туда со своей подружкой Мишель Годен, а кто был другой парень, я не помню. Кто-то вытащил бутылку и раскрутил ее. Я раньше слышала про игру в бутылочку, но сама никогда не играла. И знаешь, так смешно: до этого я даже толком не думала о том, чтобы меня кто-нибудь поцеловал. Это не было чем-то таким, чего мне страстно хотелось или чем я интересовалась. Да, видимо, мне было всего одиннадцать, я помню, как потом об этом думала.
Ну и вот, в конце концов Донни меня поцеловал. Ну, ты понимаешь, с закрытым ртом, и все длилось какую-то долю секунды, но я никогда этого не забуду. Вот прошло уже двадцать пять лет, ну, около того, а я до сих пор это помню, помню тот сладкий ужас и восторг. По всему моему телу прошла дрожь, с головы до кончиков пальцев, как будто в меня воткнули тоненькие электрические проводки. Меня как будто щекотали, только не снаружи, а изнутри, как-то так.
— Очень похоже на любовь, — заметил Кардинал.
— Ну нет. Я потом об этом все думала и думала, но я не хотела от него ничего большего. Вряд ли я тогда хорошо представляла себе, что такое свидание, но не помню, чтобы после этого я особенно хотела узнать его получше или проводить с ним много времени. Это как когда в первый раз видишь северное сияние. Ты его запоминаешь, ты никогда его не забудешь, но ты же не строишь вокруг него всю свою дальнейшую жизнь.
— Возможно, мальчику показалось иначе.
Делорм пожала плечами:
— Кто знает, может, для него это был не первый раз? В общем, я хотела сказать, что нашей таинственной девочке уже никогда такого не испытать. Этот мужчина с фотографий ее этого лишил, ограбил ее. Когда она поцелует своего ровесника, она испытает нечто совершенно другое.
Это еще в лучшем случае, подумал Кардинал, просматривая остальные снимки.
— В Торонто нашли очень ценную штуку. — Она показала на одну из фотографий: видимо, гостиничный номер, судя по примитивной симметрии кровати и двух ночных столиков. — Они выяснили, что это мотель «Трэвеллерз рест» у северной окраины Торонто.
— Я его не знаю, — заметил Кардинал.
— Я тоже не знала. Но его, скорее всего, знают все, у кого есть маленькие дети. Из недорогих мотелей этот ближе всего к «Волшебному миру».
— Мило, — отозвался Кардинал. — Повез ее в путешествие и там проделывал с ней все эти штуки. А как они проследили их до Алгонкин-Бей? По самолету?
— Да. Я говорила с владельцем, его зовут Фрэнк Раули. Он не похож на нашего преступника. Начнем с того, что волос на голове у него нет. В придачу к самолету у него есть жена, ребенок и любимая гитара. Он дал мне много материала о своих соседях по пристани, но он ни разу не видел ничего, что ему показалось бы подозрительным.
Дверь отдела открылась, и вошла Мэри Флауэр, неся еще один двухслойный конверт.
— Вы хотели, чтобы я дала вам знать, как только оно придет? — произнесла она. — Ну так вот, оно только что пришло.
— Новый материал из Торонто, — объявила Делорм. — Эти ребята пашут как лошади. Им не терпится увидеть, как мы сцапаем их голубчика.
Делорм вскрыла конверт и вытащила очередные фотографии.
— На этот раз — не в мотеле. И не на яхте.
— Кажется, все тот же дом, — предположил Кардинал. — У нас уже есть гостиная, кухня, спальня…
— Знаю. К сожалению, все это ничем не напоминает те дома, где я побывала. Я, когда могла, пыталась заглянуть в другие комнаты, но ни одна из них не похожа на эти. Например, ни в одной кухне нет голубого кафеля.
— А как насчет вот таких занавесок? — Кардинал вытащил снимок, сделанный в гостиной. Маленькая девочка на диване. Позади нее — краешек занавески, видимо — голубой, с узором из золотых медальончиков.
— На более ранних картинках этого не видно. Но я почти уверена, что ни в одном из тех домов, куда я заходила, таких нет. Хотя, конечно, люди все время меняют занавески.
Кардинал перебрал остальные фотографии. Эти изображения покрыли сплошным слоем печали его собственное горе. Бедная девочка. Он почти не сомневался, что мужчина на снимках — ее отец или отчим: на тех картинках, где не было ничего сексуального, ее лицо слишком уж излучало восторг и доверие. А потом, когда это доверие выхватывают у тебя и рвут на куски, — как тут снова научиться доверять людям?
— Давай разложим их все по ее возрасту, — предложила Делорм. — Ты займись этими, а я сейчас принесу остальные.
Кардинал одну за другой выложил фотографии на стол. С каждой новой картинкой на сердце у него становилось все тяжелее. Даже оставляя в стороне вопрос, как мужчина мог воспылать похотью к девочке, только-только вышедшей из младенческого возраста, Кардинал не в состоянии был понять, как можно было смотреть на это славное личико и предавать душу, которая росла внутри у этого живого существа. Как можно брать эту маленькую ручку, получать невинные поцелуи от этого ротика, изгибом напоминающего Купидонов лук, и потом растлевать ее? Он не мог проникнуть в сознание человека, способного совершить такое вероломство по отношению к ребенку.