Комната Терри была удивительно большой для казенного учреждения. Матрас на двуспальной кровати с алым покрывалом оказался вполне сносным, а мягкое кресло даже удобным. Древний, почти без ворса ковер на полу. Ванная в конце коридора общая, но чистая.
Кое-кто из так называемых клиентов показался ей симпатичным. Но Терри ни единой минуты не считала себя чем-то на них похожей. У одной женщины рука была в гипсе, у другой подбиты оба глаза. О своем пулевом ранении она им не сказала, а люди здесь тертые и о такого рода вещах не расспрашивают.
Так что совершенно определенно уж лучше здесь, чем в больнице. Пространство не ограничивается палатой и террасой. Вместо автомата с карамельками — настоящая кухня. И все-таки это было похоже на домашний арест.
Выходить на улицу ей не разрешалось — так требовал детектив Кардинал, и Нед Феллоуиз был абсолютно с ним согласен.
— Здесь не тюрьма, — не уставал повторять он, — и мы не ваши родители. Но совершенно ясно, что, пока не засадят за решетку того, кто так с вами поступил, вам грозит серьезная опасность, поэтому выходить из здания не надо.
Почти весь день она проводила в своей комнате. Попробовала было выйти в общую гостиную, но там ее забросали вопросами — откуда она родом и чем занимается. А ей не хотелось отвечать. Она углубилась в книжку в бумажной обложке, забытую кем-то из «клиентов», но чтение не отвлекало от беспокойных мыслей. В конце концов она отшвырнула книгу в угол, встала, надела синюю «кофтушку» и оглядела себя в зеркале. То, что надо.
Едва выйдя на улицу, она сразу почувствовала себя лучше. Вечерний воздух еще пах весной: он был напоен ароматом распустившихся цветов и влажной земли. Дул сильный ветер, и ей приходилось придерживать завязки капюшона.
До Мэйн-стрит было всего пять минут хода. Транспорта на улицах немного, но перед так называемым «Капитол-сентер» были припаркованы машины — шел какой-то концерт. После одного-двух неверных поворотов она отыскала бар, в который однажды привел ее Кевин. «Козел в сапогах» — так он назывался и, по словам Кевина, служил ему убежищем, когда хотелось скрыться от Рыжего Медведя и остальных. Едва войдя, она почувствовала, как ноздри ее щекочет дым, и закашлялась. Типичный, английского стиля паб, показавшийся ей ничуть не опасным. Терри откинула капюшон и подошла к стойке.
Барменшей была молодая, очень хорошенькая блондинка.
— Я ищу парня по имени Кевин Тейт, — сказала Терри. — Он мой родной брат. Длинные темные волосы, рост — около шести футов. Всегда носит при себе блокнот. Часто посещает ваше заведение.
— Похоже, я знаю, о ком вы говорите, — сказала барменша. — И зовут его точно, Кевин, а фамилия мне неизвестна. Сегодня его, правда, что-то не видно. И вообще он здесь давно не показывался.
— А вашу напарницу вы не спросите?
— Эй, Дора! Ты Кевина в последнее время у нас видела? Худой такой парень с длинными волосами и блокнотом.
Вторая барменша оторвала взгляд от крана и покачала головой.
— А вы, случайно, не знаете, где он живет? Это очень срочно.
— Понятия не имею.
— А кто-нибудь здесь не может быть с ним знаком? Я ведь не знаю его здешних друзей.
— Ну, а о друзьях его я и вовсе не знаю.
Барменша, сощурившись, вглядывалась в завесу дыма:
— Вот с этим парнем он несколько раз беседовал. Сама видела. Но друг он ему или не друг — не знаю.
Она показала на бородатого, небольшого роста молодого человека в дальнем конце бара. На нем были очки в тонкой оправе, а в руке книжка в бумажной обложке; он вцепился в книжку с такой силой, словно желал выдавить из нее сок.
— Спасибо.
Терри двинулась в глубь зала.
— Вы всегда читаете в пабах? — спросила она молодого человека.
Он поднял глаза от книги.
— Иногда, — отвечал он. — Это лучше, чем болтать или глазеть на экран телевизора. Единственное, почему я предпочитаю этот бар, — то, что здесь хоть телевизор не орет как бешеный.
— Вы друг Кевина Тейта, не так ли?
— Ага. Вернее будет сказано, я его знакомый. Ведь видимся мы с ним только здесь, когда он приходит. А в последнее время это случается нечасто. Мы говорим с ним о поэзии.
Слава богу, подумала Терри, это не знакомство на почве наркотиков.
— Дело вот в чем, — сказала она. — Я сестра Кевина, и меня зовут Терри.
— А я Роджер. — Он протянул ей влажную руку. — Кевин говорил мне о вас.
— Правда?
— Ага. Мы обсуждали Йейтса. Вы ведь знаете Уильяма Батлера Йейтса?
— Не очень.
— У него есть потрясающие строки:
Судьба помедлит нанести удар,
Такую благость излучаешь ты,
Когда походкой легкой входишь в зал.
— Вам они знакомы?
— Не думаю.
— Кевин сказал, что ему кажется, будто это про вас. А еще он говорил, что у вас чудесные ярко-рыжие волосы. И что вы по-настоящему хорошая актриса. Что у вас с головой? В вас стреляли?
Терри на секунду оторопела, но тут же поняла, что он просто шутит.
— Попала в автомобильную аварию. Очень серьезную. Мне еще повезло, что отделалась сотрясением мозга. Но в результате не могу припомнить адрес Кевина, а моя записная книжка во всей этой суматохе потерялась. А мне очень нужно его найти.
— Господи, не знаю даже, что вам сказать. Я понятия не имею, какой у него адрес. И говорили мы ведь только о поэзии. А в полицию вы обращались?
— Да. Они не смогли мне помочь. Он же не из тех, кого разыскивает полиция.
— Не знаю даже. Он ведь заядлый книгочей. Попробуйте разузнать о нем в библиотеке и книжных магазинах.
Терри была готова его расцеловать. Нашелся человек, знающий Кевина только с хорошей стороны!
— Спасибо. Наверное, я воспользуюсь вашим советом.
Он показал ей обложку своей книги:
— Бодлер. Читали когда-нибудь?
Терри покачала головой.
— Отличный поэт. Они напечатали его на двух языках: на одной странице идет текст по-французски, а напротив — английский перевод. Я владею французским достаточно, чтобы понять, какой это хороший поэт. Вызывает жажду учиться еще, чтобы понимать по-настоящему. Послушайте, а почему бы вам не посидеть здесь и не подождать его? Иногда он приходит довольно поздно.
— Нет, спасибо. Мне надо его найти. Это спешно. Если он придет, не передадите ли ему это?
На салфетке из-под бокала с коктейлем она написала номер телефона Кризисного центра.
— И скажите, что мне необходимо поговорить с ним как можно скорее.
— Хорошо. Я, разумеется, все передам.
— И последний вопрос.