— Я понимаю.
Сара повернулась ко мне:
— Вы были в моем доме?
— Да.
— Вы видели… — Лицо Сары сморщилось, как от плача. — Вы видели, что он наделал?
— Видела, — ответила я и погладила ее по голове.
Элайна наготовила разных вкусностей, и мы с Бонни остались ужинать. Фея Элайна, по своему обыкновению, превратила столовую в самое веселое место на земле. Мы с Аланом пришли мрачные. Но когда она подавала сладкое, мы уже веселились от души, и я наконец расслабилась и почувствовала себя счастливой.
Алан решил отыграться у Бонни в шахматы, хотя я была почти уверена — ничего у него не выйдет. Мы с Элайной оставили их, удалились на кухню и, мило болтая, принялись споласкивать тарелки и заполнять ими посудомоечную машину. Элайна налила нам по бокалу красного вина, мы уселись и некоторое время молчали. Я слышала ворчанье Алана и представила себе улыбку Бонни.
— Давай поговорим о школьных занятиях Бонни, — ни с того ни с сего произнесла Элайна. — У меня есть предложение.
— О, конечно, давай.
Она постучала пальцем по бокалу.
— Я давно об этом думаю… Бонни должна продолжить учебу, Смоуки.
— Знаю, — ответила я, слегка насторожившись.
— Я не осуждаю тебя и все понимаю. Бонни нужно было время, чтобы привыкнуть, поплакать и немного прийти в себя. Да и тебе тоже. Я думаю, однако, что это время уже прошло, и сейчас меня беспокоит твой страх, который становится настоящим препятствием.
Я хотела уже рассердиться и отрицать, отрицать, отрицать… Но Элайна была права. Прошло уже шесть месяцев.
До Бонни я заботилась о своей Алексе и знаю, что надо делать. И все же мне не нужно было брать медицинскую карту с прививками Бонни, находить ей зубного врача и отправлять в школу. Оглянувшись назад, на прошедшие дни, я пришла в смятение. Ведь я соткала кокон вокруг нас с Бонни. Просторный, освещенный любовью кокон. Но именно в нем крылась роковая ошибка, ибо соткать его мне помог страх. Я приложила руку ко лбу.
— Господи! Как же я все затянула! Мне нет прощения!
Элайна покачала головой:
— Нет, нет, нет! Не стыди и не вини себя. Мы рассматриваем наши ошибки, признаем их и меняемся к лучшему. Это называется ответственностью и ценится намного выше, чем самобичевание. Чувство ответственности более действенно, оно улучшает положение вещей. А чувство вины лишь заставляет отвратительно себя чувствовать.
Я уставилась на подругу, потрясенная ее способностью находить простые и верные слова.
— Хорошо, — ответила я, попытавшись взять себя в руки. — Но, Элайна, я ужасно боюсь. Господи, сама мысль о том, чтобы выпустить ее из дома…
Она перебила меня:
— А что ты скажешь о домашнем обучении? Я бы с удовольствием занялась.
И я вновь изумленно уставилась на нее. Конечно, я задумывалась о домашнем обучении, но потом отказалась от этой затеи, поскольку не знала, как ее осуществить. Но Элайна в роли учителя… идеальное решение для любознательной и немой Бонни. Не говоря уже об испуганной и нерадивой Смоуки.
— Правда? Ты хотела бы учить Бонни?
Она улыбнулась:
— Я люблю заниматься с детьми. Я полазила по форумам в Интернете и поняла, что это не так уж трудно. — Элайна пожала плечами. — Я люблю Бонни так же, как тебя, Смоуки. Вы обе — семья. Мы с Аланом не можем завести собственного ребенка, ничего не поделаешь. Значит, надо поискать обходные пути. Вот один из них.
— А Сара — второй? — спросила я.
Она кивнула.
— У меня такое получается, Смоуки, — заниматься с детьми и взрослыми, которым причинили боль. Я очень хочу этого. Так же как ты хочешь ловить убийц. Пожалуй, тут и причина одна: мы с тобой незаменимы, каждая в своем деле.
Я задумалась. Слова Элайны словно эхо вторили моим недавним ощущениям.
— Мне кажется, это блестящая мысль, — улыбнулась я.
— Вот и хорошо, — сказала Элайна, взглянув на меня своими добрыми глазами. — Я так настаиваю, потому что хорошо тебя знаю. Ты не отпустишь Бонни, пока не перестанешь заниматься самообманом. Кем бы ты ни была.
— Спасибо.
Больше я ничего не могла сказать, но по улыбке Элайны догадалась: подруга меня поняла. «Но так нечестно! А если ты отправишься в Квонтико? Если тебе не дадут достаточно счастья, в котором ты так нуждаешься (Господи, как же эгоистично и неблагодарно это звучит!), тогда ты будешь вынуждена отнять ребенка у Элайны. У Элайны, ни разу не испытавшей счастья материнства, хотя она была бы замечательной мамой, гораздо лучше всех, кого ты знаешь, включая и тебя саму. И все же…»
Мы потягивали вино и улыбались, прислушиваясь к ворчанью Алана, который вновь проиграл Бонни.
Было уже половина десятого, когда мы с Бонни вернулись домой и заглянули на кухню в поисках чего-нибудь вкусненького. Бонни дала понять, что не прочь посмотреть телевизор — она знала, что мне надо продолжить чтение дневника. Я нашла баночку оливок, а Бонни — пакетик «Читос». Мы направились в гостиную и удобно устроились на нашем потертом диване. Я выловила оливку. Солененькая, она возбудила аппетит.
— Элайна разговаривала с тобой о домашнем обучении? — спросила я, прожевав.
Бонни кивнула: «Да».
— И что ты об этом думаешь?
«Я думаю, что это здорово!» — сказала мне ее улыбка.
— Классно. А о Саре она тебе тоже сказала?
Бонни опять кивнула, на этот раз печально.
— Да, — ответила я. — Саре очень плохо. Что скажешь?
Она расстроенно махнула рукой. «Все в порядке, и спрашивать не стоило. Я не эгоистка».
— Вот и славно, — ответила я и улыбнулась, надеясь улыбкой выразить любовь.
Зазвонил мой телефон. Я взглянула на определитель.
— Привет, Джеймс.
— Центральная база данных пока не ответила на наши запросы, но, может, утром ответит. Программа на компьютере Майкла Кингсли тоже пока не реагирует на попытки ее открыть. Я дома, собираюсь перечитать дневник.
Я перечислила дневные происшествия. Джеймс выслушал молча — видимо, размышлял…
— Ты права, — ответил он наконец. — Здесь все взаимосвязано. Нам необходимо получить информацию о дедушке Сары, о том деле семидесятых годов и о Николсоне.
— Еще как необходимо.
Я взялась пересматривать свои записи. Первый листок:
Преступник, известный как Незнакомец.
К «Методам» я добавила:
Продолжает передавать сообщения. Но какие-то загадочные. Почему? Почему не говорит прямо, чего ему надо?
Я задумалась. «Не хочет, чтобы мы сразу все поняли? Тянет время?»