— Наглость человеческая беспредельна, — философски поддакнул доктор. — Но все-таки извозчик ни при чем. А преступника найдем, не сомневайтесь. Не в Пассаже, конечно, он оттуда наверняка успел сбежать, но через Шахматный клуб вполне реально.
— Клим Кириллович, — взмолился Вирхов, — не сочтите за труд доехать до клуба вместе со мной, а то, боюсь, прибью нехристя с досады.
— Разумеется я не оставлю вас в таком состоянии без помощи, — заверил доктор и сделал приглашающий жест.
Вирхов забрался в сани, за ним последовал и Клим Кириллович, махнув извозчику рукой:
— Иди, братец, не бойся, гроза миновала.
Когда извозчик, оглядываясь через плечо на буйного седока, забрался на козлы, доктор спросил:
— А не припомнишь ли, братец, встречал ли у Пассажа кто-нибудь твоего злосчастного пассажира?
Извозчик помедлил, но все-таки ответил:
— Были дружки, один в форменной тужурке, и еще одна барышня. По виду студенты.
— Дело не безнадежное, — доктор тронул Вирхова за рукав. — Может быть, и эта информация сгодится.
Но Вирхов, скептически скривившись, пытался мысленно составить словесный портрет преступника.
Сани, раскачиваясь на обледенелых, занесенных снежком ухабах, убаюкивали седоков, будто напоминали им о необходимости покоя и умиротворения.
— Бесполезная это затея, — неожиданно заявил на подъезде к зданию, где размещался клуб, Вирхов, — ходить в гражданском платье. Все равно многие из нас знакомы преступникам в лицо. А если ты без шинели, даже извозчики дерзят.
— Разумеется вы, Карл Иваныч, известный человек. Не в извозческих кругах, конечно, — подлил елея доктор. — Может, в следующий раз загримироваться? Бороду привесить?
Вирхов не ответил; он уже стоял на тротуаре и миролюбиво похлопывал по плечу кучера.
— Как звать-то тебя?
— Герасим Быков.
— А по батюшке?
— Силов.
— Ну вот что Силыч, ты уж на меня не серчай, вины твоей ни в чем нет. — Вирхов протянул многострадальному извозчику рубль: — Детишек побалуй, конфет купи, что ли… А седок твой сегодняшний дрянь человек, запомни это.
— Не извольте сомневаться, ваш сияство, запомню. — Извозчик поклонился.
Доктор Коровкин и следователь Вирхов ожидали, что в Шахматном клубе будет малолюдно, но, как ни странно, клуб гудел как растревоженный улей. Доктор Коровкин усмехнулся: все шахматисты воображают себя глубокими аналитиками, разуму которых подвластны сложные комбинации, в том числе и политические. Председатель Шахматного клуба встретил Вирхова любезно: цивильный наряд, скрывавший мундир, не мог ввести его в заблуждение…
— Милости просим, любезный Карл Иваныч, — растянул тонкие губы в улыбке узколицый человечек в клетчатой пиджачной паре; над его узким лбом дыбился кудрявый хохолок. — Денек сегодня не из лучших, но вам служить готовы всегда.
Вирхов сдержанно выслушал любезное приветствие и попросил человечка найти более удобное место для приватного разговора. Таковым был избран кабинет председателя, на втором этаже слева от лестничной площадки: покойная квадратная комната, со стенами и потолком, обшитыми резными дубовыми панелями, освещенная электрическими лампочками массивной бронзовой люстры. На столах с шахматной разметкой толпились фигурки самой диковинной формы.
— Прошу вас присаживаться, — предложил председатель, плотно прикрывая за собой тяжелую дверь. — Весь к вашим услугам.
— Вместе со мной доктор Коровкин Клим Кириллович, — пояснил следователь.
— Очень приятно. Аристарх Болеславович Кронберг, — хозяин пожал руку доктору.
— У меня к вам приватное дело, Аристарх Болеславович, — начал Вирхов, устроившись в предложенном ему кресле и потирая тыльной стороной ладони подбородок. — Меня интересует имя одного из ваших посетителей. Сегодня часа два назад отьехал отсюда. Рост выше среднего, короткие черные волосы, сухощавый, лет двадцати двух или чуть старше… Замашки барственные… Так, что еще? Пальто и шапка с каракутем, серым.
— Можете не продолжать, Карл Иваныч, — поспешил Кронберг, — описание точно совпадает с внешностью нашего юного гения Юлия Антоньевича Балобанова. А чем, позвольте полюбопытствовать, он вас заинтересовал?
— Так, пустяки, не расплатился с извозчиком, — уклончиво ответил Вирхов. — А в чем же гениальность юноши?
— Вообще-то, — смутился Кронберг, — юноша обычный, приехал в столицу с полгода назад из Митавы. И приехал, победив — в неофициальном турнире, разумеется, — самого лучшего английского игрока, мистера Смита. В нашем клубе часто появлялся, обыгрывал опытных соперников, но не всегда, а по настроению. Натура еще неустойчивая. Однако в последние месяцы стал редким гостем. Неинтересно ему.
— Так, это я понял, — безучастно сказал Вирхов, демонстрируя равнодушие и вертя в пальцах шахматные фигурки, которые одну за другой он брал со столешницы. — А сегодня был сильный соперник?
— Нет, Карл Иваныч, все те же. Может быть, юноше стало грустно: все-таки война, другая жизнь…
— А где юный гений изволит проживать?
— Полагаю, квартирует с кем-то из дружков. Может, у того, что из Симбирска. Этот почаще заглядывает. Фридрих Шамильевич Герц. Помнится, жил невдалеке от Троицкого собора, все восхищался колонной Славы. Впрочем, не уверен.
— Очень интересно, — вздохнул Вирхов. — А из чего сделана эта тура?
Он поднес к глазам миниатюрную витую башенку из молочно-белого полупрозрачного камня, увенчанную причудливыми зазубринками на вершине.
— Эта фигура называется ладья, — мягко поправил важного гостя Кронберг, — а сделана она из китайского нефрита. Осталась как память о поездке в Маньчжурию.
— И вы приехали оттуда победителем? — доктор поднял вопросительно брови.
— Увы, — Кронберг смутился, — восточные игроки хитрые. Эта фигура напоминает мне о стыде поражения. Признаюсь вам, не для афиширования, я ее незаметно опустил в карман.
— То есть украли? — уточнил Клим Кириллович, в его серых глазах мелькнули лукавые искорки.
— Можно сказать и так, — ответил Кронберг, — но от Карла Иваныча это не скрываю. Да и преступное деяние совершил не на территории Российской империи. А эти азиаты достойны и большей суровости. Совсем разнуздались! На Россию нападать! Войну объявлять! Недаром пишут о набирающем силу панмонголизме.
— Мне сейчас не до панмонголизма, — остановил его излияния Вирхов. — Спешу на Литейный. Глупостями мне заниматься некогда. Так что вы уж, любезный Аристарх Болеславович, не сочтите за труд как-нибудь уведомить юного шахматного гения, чтобы с извозчиком расплатился. А мне на всякий случай адресок его добудьте: вдруг шалун и дальше извозчиков обижать намерен? Явлюсь самолично, сделаю отеческое внушение.