Йама почувствовал, что стал наконец солдатом и что война протянула свои щупальца значительно выше по реке, чем простирались сами поля сражений, где столкнулись противоборствующие армии.
Йама спал, а его освобожденный разум жил сам по себе, устремившись в темные глубины реки, куда не проникал дневной свет и где в затянутых илом просторах ползали громадные суставчатые чудовища. Понимая, что он спит, но что действия его — вовсе не сон, Йама занялся разумом этих древнейших машин. Он узнал о вековых путях, которыми они с незапамятных времен передвигались среди медленных и холодных течений в придонном слое реки, об их вечных трудах по сбору осадочных пород в каналах между тектоническими плитами, по которым они доставляются на вершины Краевых Гор, а потом растекаются вместе с ледниковыми водами. Йаме открылся целый мир этого странного сообщества, где сигналы передавались ультразвуковыми щелчками и импульсами, прикосновениями и химическими выбросами. Соседи постоянно поддерживали друг друга маленькими подарками — битами информации, они кочевали по паутине общедоступных данных о состоянии и географии речного дна, о направлениях течений, градиенте температур, грязевых наносах и вязких меловых проплешинах.
Машины перепахивали речное дно, а за ними следовали их неизменные спутники. Эти спутники-прилипалы питались моллюсками и безглазыми крабами, которых выкапывали из дна машины, а они, в свою очередь, очищали воду над траншеями и каналами речного дна и соскребали с машин паразитов, налипавших на бронированные чешуйки покрытий.
Мы поможем, сказали Йаме машины, хотя он и не просил их о помощи. Йама думал, что они тут же станут подниматься к поверхности — любая из них в одиночку могла утопить пакетбот, протаранив его, но когда он представил себе эту картину, машины сообщили, что они не могут покинуть речное дно, они помогут по-своему.
И вот в лиге под килем «Соболя», впервые за тысячи лет, машины оставили привычные пути. Они изменили свою плавучесть, поднявшись из глубоких траншей, которые они вырыли в придонном иле, и стали дрейфовать вместе с холодным течением, пока не добрались до пропасти ближайшего тектонического канала. Заблокировав его, машины вызвали подъем придонных вод холодного течения вверх, к поверхности, там эти воды растеклись под верхними, более теплыми слоями и достигли наконец места, где береговой шельф круто уходил в глубину. По задержке эха своих ультразвуковых сигналов машины зафиксировали образование гигантской нестабильной линзы холодной воды, которая все разрасталась под теплым поверхностным слоем вблизи берегового шельфа, то всплывая, то снова чуть-чуть опускаясь в неустойчивом равновесии.
Разбудил его Пандарас. Светало, но все вокруг скрывалось в призрачной дымке, словно мир оказался внутри перламутровой раковины. Столб мачты уходил вверх и терялся в струящемся тумане. Капли влаги скопились на одеяле, висели на штагах и линях.
— Какая-то странная погода, — сказал Пандарас. Он прикрыл одеялом свои тощие плечи, но все равно дрожал от холода.
— Где экипаж? — спросил Йама. Если понадобится, он убьет всех, начиная с этого глупого мальчишки. Убьет каждого, кто станет на его пути к шлюпке. Или убьет всех прямо сейчас, и пусть тогда пакетбот захватит «Соболя»!
— Господин, ты здоров?
Йама очнулся, понял, что не спит, а стоит рядом с Пандарасом в таком плотном тумане, что нельзя разглядеть даже нос корабля. Какое-то наваждение овладело им, поднялось со дна души, как вязкий речной ил. Это его собственная сила, решил Йама. Она намерена выжить любым способом, любой ценой. Внезапно он ощутил страшную головную боль.
— Я собираюсь украсть шлюпку, — сказал он. — Ты и Тамора поможете мне.
— Тамора сейчас вместе с Агиляр. Они вынимают оружие. Самая жалкая коллекция древней рухляди, которую я когда-либо видел. А что касается шлюпки, то ты должен сообщить о своем плане капитану. Уже час назад, когда по реке покатилась волна тумана, она поднялась на палубу.
— Машины из речных глубин… — задумчиво проговорил Йама, вспомнив свой сон, который оказался вовсе не сном, и в душе его затеплился огонек надежды.
— Машины, господин? На дне реки? Что им там делать?
— Я нашел их и поговорил с ними. Они обещали помочь.
— Это землеройки, — вынырнув из тумана, произнес Элифас. Он, как и Пандарас, обернул свои плечи одеялом. В неверном утреннем свете глаза его казались тусклыми бляшками олова, мельчайшие капельки тумана усеяли черную кожу, висели на тугих завитках седых волос. — Я однажды видел остов такой землеройки. Его волной выбросило на берег. Они состоят из сегментов, как червяки, и на каждом сегменте есть пара ласт или еще каких-нибудь отростков. Они убирают грязь и осадочные породы. Без них реку давно затянуло бы песком.
Йама попробовал это обдумать. Боль шипами впивалась ему в мозг. Очень медленно он произнес:
— Они изменили придонные течения. Вода в глубине более холодная, а сейчас она, видимо, поднимается к поверхности. Холодный воздух плотнее теплого, а так как над рекой он прохладнее, то воздушные течения устремляются вниз. Возникает ветер. Когда теплый воздух остывает и не может удерживать влагу, образуется туман. — В сердце Йамы опять блеснула надежда. — Они прячут нас от префекта Корина!
Элифас кивнул, а Пандарас не поверил ни единому слову из того, что услышал. Скривившись, он заявил:
— Ничто не может изменить течение реки!
— Не течение, — объяснил Элифас, — а подводные течения. Землеройки очень большие машины. Та, которую я видел, имела длину в несколько сот шагов, а каждый сегмент был размером с дом. О! Вот он опять!
Далеко за кормой «Соболя» мелькнула вспышка красного света, тусклым пятном она то разгоралась, то меркла в плотной стене тумана. Пакетбот префекта Корина все еще их преследовал.
— Они пристреливаются, — объяснила Йаме капитан Лорквиталь, когда он поднялся на мостик. — Сейчас они еще далеко, но, думаю, скоро нас догонят. Чем сильнее ветер, тем больше наше преимущество, ведь мы — более крупное судно, но когда поднялся туман, ветер почти утих. Их люди отдохнут и снова возьмутся за весла, тогда-то он нас и догонит. Есть один шанс, но весьма сомнительный. Если бы туман шел с дальнего берега, я бы сказала, что мы движемся прямиком в шторм, а он может раскидать нас в разные стороны. Но этот туман накатил с ближнего, так что не знаю насчет шторма.
В плотном тумане стали появляться прогалины. К концу утренней вахты «Соболь» выбрался из клубящихся белых испарений и оказался на открытом пространстве. Солнце заливало палящими лучами рыжий треугольный парус и ослепительно белую палубу, рассыпало бесчисленные сверкающие алмазы по ярко-синей воде, однако по правому борту над рекою все еще висел плотный туман, напоминая пологую гряду невысоких холмов; свежий холодный ветер срывал и уносил прочь их мягкие белые макушки. По левому борту, вдоль ближнего берега, неслись черные грозовые тучи. Короткие ливни с градом лупили в сияющую на солнце речную гладь. Они падали с такой высоты, что, казалось, их порождает абсолютно чистое небо. «Соболь» попал в небольшой шторм, заставивший всех попрятаться. Маленькие серебристые рыбки, выброшенные бурей, беспорядочно бились, пытаясь вернуться в реку через шпигаты. Шторм кончился так же внезапно, как начался, усеяв палубу мертвой рыбой и быстро таявшими градинами, которые оставляли на досках рыжеватый осадок. А вскоре из стены тумана позади «Соболя» вылетел пакетбот. Лазерная пушка на его борту то и дело вспыхивала световыми разрядами. Белые плюмажи перегретого пара столбами вставали в полулиге за кормой «Соболя».